Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

До лунного Нового года оставалось более двух месяцев, но только после его наступления можно было ожидать смягчения режима, введенного японцами. Только тогда родственники наконец-то смогут погостить друг у друга. По юлианскому календарю стоял ноябрь. Отвратительная погода. Можно бы назвать ее и собачьей, если бы беспризорные собаки на всем пространстве огромного города — от самых южных кварталов Лангхуа и Нанши до северных Чжабей и Янпу — давно не были съедены.

Воздух был морозным и влажным, насыщенным липким запахом горелого жира, илистой воды в каналах. Легкий бриз, дувший с моря, приносил не свежесть, а вонь с безбрежных болот в устье Хуанпу, левого притока великой Янцзы, по которому в Шанхайский порт заходили океанские суда.

Вечерело. Сотни джонок кружили вокруг пароходов, чьи высокие борта угрожающе нависали над ними. На этих утлых суденышках уже зажгли бумажные фонарики. Отражения бесчисленных огоньков плясали, удлиняясь, на маслянистых волнах с пятнами нефти и целыми плавучими островами нечистот. Продавцы перекрикивали друг друга на языке, который они считали английским, предлагая овощи, фрукты, рыбу — а также талисманы и амулеты, маленьких божков, вырезанных из рога буйвола и нефрита.

С палуб на них глазели, свешиваясь через планшир фальшборта, скучающие транзитные пассажиры, которые даже не сходили на берег, напуганные слухами о портовых карманниках и профессиональных жуликах. И вообще через пару часов их плавание на юг, в Сингапур, Гонконг и Макао, а то и еще дальше — в Манилу или Бомбей, должно было продолжиться. Что касается пассажиров, для которых этот порт был конечным пунктом, то им, сходившим на берег с плотно пришвартованных рядом друг с другом судов, было не до сувениров и уж совсем не до овощей и фруктов. Это были главным образом штатские японцы — торговцы, банковские служащие и маклеры недавно открывшихся представительств крупных токийских фирм — которые пользовались услугами пароходной компании, зарегистрированной в Кобе, чьи регулярные рейсы связывали Японские острова с континентальным Китаем. Кое-кого из официальных лиц, которых встречали шоферы в форме и представители консульств или крупных банков, везли прямиком в аэропорт Лунгхоа, откуда они летели во внутренние районы страны — в Пекин или еще дальше, в новое марионеточное государство Маньчжоуго, находившееся под контролем японцев. Позже, когда военных судов станет не хватать, пароходы этой компании послужат для транспортировки пополнений оккупационного корпуса. Среди солдатской массы будут выделяться исполненные самурайского высокомерия низкорослые офицеры-очкарики.

Доки, склады, приземистые желтые корпуса японской комендатуры и портовой администрации, представительства пароходств, таможня и пограничная полиция, портальные краны и горы ящиков и тюков тянулись вдоль тяжелых черных вод реки, на которые падали отсветы фонарей с раскачивавшихся на волнах джонок. Высоко-высоко над ними облачное небо отражало мутное оранжевое зарево, полыхавшее над фешенебельными отелями и офисами на набережной Вайтань, в которое вливались ослепительные потоки огней Международной концессии[24]. Обитатели джонок там никогда не бывали, но с детских лет слышали бесчисленные легенды об ином, невиданном и неведомом мире широких проспектов и бульваров.

Обитатели джонок появлялись на свет на воде, жили на воде, и покидали этот мир тоже на воде, да и предки их проводили свою жизнь по колено в воде на рисовых полях болотистой равнины в низовьях Янцзы. Никто из них не имел случая воочию увидеть роскошные здания в колониальном английском стиле, казино, теннисные корты, джентльменские клубы, отели и рестораны с горделиво стоящими у входа двухметровыми сикхами в снежно-белых тюрбанах и с грозными кривыми кинжалами на поясе.

Такие, или подобные им, размышления мелькали в голове капитана русского каботажного сухогруза «Челябинск», который стоял на мостике, жуя погасшую папиросу. Судя по виду, это порядком потрепанное, ржавое корыто пережило и русско-японскую войну 1904-го, и разгром при Цусиме, и драматические события Октябрьской революции в ее дальневосточном варианте.

Как у неспешных пригородных трамвайчиков, маршрут «Челябинска» был неизменен. Его рейсы начинались в устье Меконга, где он загружал каучук-сырец с французских плантаций в Южном Индокитае. В Шанхае он заполнял трюмы хлопком и необработанным шелком, порт предназначения которых находился на севере, в Да-Ляне, а по-русски Дальнем, откуда эти грузы отправлялись в дальний путь по Транссибирской железнодорожной магистрали. Капитан равнодушно следил за худющими грузчиками-кули, сновавшими по трапу: вверх с огромными тюками на спине, а вниз, на причал — с плоскими дощатыми ящиками из неструганного сибирского кедра с нанесенной по трафарету надписью Uralmash — USSR.