Двадцатый век. Изгнанники

— А почему бы вам не запросить эти сведения у японских властей? — спросил профессор Мендель, пропуская замечание барона мимо ушей. — Нас не с парашютом сюда сбросили, господин барон! Мы все прибыли морем, совершенно законно и с исправными документами. Только незначительное число евреев из Латвии и Чехословакии приехали по Транссибирской железной дороге. Японские власти еще в порту произвели самую тщательную проверку. Всех новоприбывших заносили в пограничные реестры, у нас требовали назвать чуть ли не девичью фамилию бабушки! Интересующая вас информация имеется, ее надо просто запросить.

Барон снова криво усмехнулся.

— Меня девичья фамилия вашей бабушки не интересует! Какая разница? Звали-то ее если не Ревекка, то Сара. Что касается японских властей, то если я запрошу у них сведения о температуре воздуха в Токио на прошлой неделе, они даже эту информацию скроют! Нет, нет, господа, я рассчитываю на вас. Персонально. И категорически настаиваю на выполнении поставленной задачи — это ваш долг как граждан Германии.

— Все еще граждан, — горько обронил профессор Мендель.

— Пока вы ими являетесь, — должны! — отрезал барон и встал, недвусмысленно показывая, что аудиенция окончена.

33

Информация личного секретаря барона Оттомара фон Дамбаха оказалась достоверной: ровно за неделю до того, как Муссолини напал на Грецию, в Берлине был подписан трехсторонний пакт между Италией, Германией и Японией. Его подписали министры иностранных дел Германии и Италии Иоахим фон Риббентроп и граф Галеаццо Чиано, а с японской стороны — посол этой страны в Риме Сабуро Курусо. У каждой из трех держав пакта были свои специфические цели, что объясняло тайное соперничество между ними. Тем не менее, на данном этапе у них имелись и общие стратегические интересы. В первую очередь они заключались в противодействии мощному политическому влиянию и военному присутствию Великобритании в Европе, Африке и на Дальнем Востоке.

Новость быстро распространилась среди обитателей Хонкю. Люди встревоженно задавались вопросом, не начнут ли нацисты оказывать на своих новых японских союзников нажим, требуя неукоснительной агрессивной и бескомпромиссной поддержки антиеврейской политики Рейха. Это уже было знакомо по Европе, где гитлеровская Германия яростно и упорно заставляла следовать ей своих сателлитов: Венгрию, Хорватию, Румынию и Болгарию. То же происходило и в оккупированных странах Европы, чьи марионеточные правительства беспрекословно подчинялись нацистскому диктату.

Какую форму обрел бы подобный натиск и к каким результатам привел бы здесь, в Шанхае, в тысячах миль от Европы, пока никто не мог сказать. Ребе Лео Левин со всей серьезностью воспринял сообщение Теодора Вайсберга, что секретарша барона делала им предупредительные знаки. Скрипач не входил в число людей, быстро и легко ориентирующихся в непредвиденных ситуациях, а тут речь шла вообще о еле заметных жестах, которые вполне могли быть плодом его воображения. И все же раввин на всякий случай поручил жене сжечь скромный памятный список синагоги. В него вносились даты рождений и смертей, имена филантропов и суммы, пожертвованные ими в фонд «цедаки»[37], ритуалы обрезания и Бар-Мицвы — то есть вступления еврейских юношей в духовное совершеннолетие.

Но радость — сестра грусти. Это, или что-то подобное, попыталась выразить словами и жестами соседка-китаянка, научившая Эстер Левин печь рисовые лепешки, когда увидела, как та старательно выдирает и бросает в пламя страницы из толстой тетради. В эту сомнительную мудрость старуха свято верила добрую тысячу лет. И хотя она не всегда выдерживала проверку жизнью, в случае семьи Вайсбергов доказательство ее верности было налицо: тревожные новости из большого мира совпали для них со счастливым событием — преданный Шломо Финкельштейн сумел наконец-то осуществить их давнюю мечту. Он нашел им дом, причем за довольно приемлемую цену.

Впрочем, не дом, а маленький домик из необожженного кирпича неподалеку от завода металлоконструкций, который сдавали родственники давно сбежавших в горы местных жителей. Он состоял из двух комнатушек и низенькой пристройки, служившей кладовкой. После 37-го года его занимала японская пара профессиональных поваров, которых теперь нанял модный и дорогой японский ресторан, находившийся в Международной концессии на западном берегу Хуанпу. Вот она, та самая каморка, тот самый спичечный коробок, о котором Элизабет мечтала месяцами, да еще вдвое больше! Прямо хоромы! К тому же, Шломо умудрился соорудить в пристройке почти настоящий душ из бензобака грузовика, сгоревшего во время бомбежки. Крошечный оазис среди всеобщей разрухи и смрадной нищеты Хонкю, этот, по-японски чистенький, домик с цветными занавесками на окнах располагал даже кое-какой мебелью, оставленной счастливым семейством, которое на прощание отвесило новым обитателям тысячу ритуальных поклонов.