Дважды контрразведчик

— А ты что думал? Сегодня ночью с боевого охранения ушли четырнадцать солдат, застрелив восьмерых, отказавшихся идти с ними. Уходят батальонами и полками, вместе с танками и стрелковым оружием…

— Дурдом!

— Успокойся. Подумай лучше: а как же мне и другим нашим советникам вместе с ними есть, спать, воевать?

— Да уж…

Подошли к палаткам штаба корпуса, снаружи охраняемым часовыми. Внутри одной из них за длинным деревянным столом сидели наши военные советники — «мушаверы». Все одеты в афганскую военную форму. На столе лежало несколько длинных склеек топографических карт прилегающей местности. На карты никто не обращал внимания. Два «мушавера» ожесточенно спорили о том, сколько именно километров от Земли до Луны. Изредка заходил пожилой полковник‑афганец, смотрел на карту, что‑то записывал и уходил в соседнюю палатку, где командование корпуса решало тактические проблемы. Нервный, худощавый афганец‑комкор Шах Наваз Танай (через несколько лет поднимет мятеж, будет бомбить Кабул и сбежит в Пакистан — прим. авт.) вдруг заглянул в палатку. И разговоры вмиг стихли, но никто не встал и не заговорил с ним. Угрюмо оглядев присутствующих, комкор молча вышел.

Через распахнутую дверь палатки открывался великолепный вид. В ста метрах под жгучим солнцем грустно дремала артбатарея. Одна из пушек, вдруг подпрыгнув на месте, коротко и громко гавкнула. На вершине горы сверкнула вспышка. «Мазилы!» — не выдержал советник по артиллерии и после шестого промаха пошел к пушке. Отвлекшись на время от спора о Луне, вся компания с интересом стала наблюдать за дальнейшими выстрелами по вершине горы. «Недолёт! Перелёт!» — комментировал вслух советник по комсомолу.

— А сколько стоит один снаряд? — тихонько спросил я у Александра.

— Шестьдесят семь рублей с копейками, — ответил тот.

— Ползарплаты заводского инженера, — прикинул я.

После обеда Солнышкин повел меня в расположение военной контрразведки корпуса. Мы нырнули в желтую пакистанскую палатку с двойными стенками, за которыми было не так жарко, как в советских, скорее рассчитанных на холод, а не на жару.

Афганские офицеры были уже собраны и расположились кто где мог: на ящиках, железных койках и табуретках. Мы с Александром сели рядом за стол. Тут же вошел солдат и на подносе в стаканах принес густо заваренный горячий чай. Я долго и подробно рассказывал о первоначальных следственных действиях оперсостава в различных ситуациях. Александр переводил мои слова на фарси. Было много уточняющих вопросов. Особую заинтересованность проявил сидевший рядом со мной старший лейтенант Фата, молодой, стройный мужчина с большими, выразительными коричневыми глазами. Волнуясь, он несколько раз отпил из моего стакана, даже не заметив этого. Солдат же, подававший чай, долил этот стакан доверху и придвинул поближе ко мне так, чтобы Фата не мог его больше достать…

Киеня В.А. перед отъездом в Афганистан. Фото из архива автора

Толпа пленных возле палаток поредела. Раненых отправили в санчасть, кем‑то вплотную занялся военный прокурор. А остальные с явно повеселевшим видом строем и без охраны шли переодеваться в военную форму. Правофланговым направляющим колонны широко и свободно шагал пленный‑«калека», который до того с негнущейся ногой еле ковылял сзади. Встретившись с ним взглядом, я заговорщицки подмигнул, но тот не понял юмора «шурави».

Наутро, прибыв за разведсводкой, Александр сказал мне:

— Помнишь Фату, старлея вчерашнего?

— Конечно.

— Вчера «вертушкой» увезли в госпиталь. Врачи определили у него активную форму сифилиса.

— Ну и что?

— Да ничего… Сифилис передается ведь не только известным тебе путем, но и через открытые раны…

— Вот это номер! Он же все время хватал мой стакан с чаем, а я потом из него пил. И к тому же вчера разбил губу в кровь, сегодня она нарывает: ни пить, ни есть не могу!

— Давай сходим к вашему доктору Федориади. Он ведь кандидат наук.

Подполковник Федориади «успокоил»:

— Да, в принципе, заражение хотя и маловероятно, но может быть. Вот, выпейте сразу четыре таблетки — это ударная доза, а затем через каждые четыре часа еще по две в течение первых суток… И ждите семьдесят двое суток. Если проявится, то проявится.

— Да мне же в отпуск скоро! — взвыл я.

— Попробуйте перенести его на более поздний срок, если не хотите рисковать семьей.

— Ни хрена себе… Привезти отсюда в Союз не ранение, не орден, а сифилис! Кто же поверит, что именно так я его «заработал», а не иначе?!

— Молодой человек, не кипятитесь. Кому быть повешенным, тот не утонет. Не надо заранее вешать нос. Завтра приходите ко мне на прием. А в Кабуле возьмем кровь на анализ…

Невеселые мысли еще долго не давали спать в тот злосчастный день на привале и в последующие ночи. А затем страх смерти, который терзает новичков первые месяцы на войне, постепенно превратился в серое равнодушие. И тень позорной болезни также отступила перед стремительным течением событий, когда о смерти и болезнях думать попросту некогда. И в любых обстоятельствах надо делать дело, выполнять свой воинский долг…