Дважды контрразведчик

Еще не взошло солнце, а колонна снова вытянулась на дорогу и поползла в сторону субтропического города Джелалабада. Всю ночь наш автомобиль находился в гуще скопления бронетранспортеров и танков, которые почему‑то моторы на ночь не глушили. Грохот стоял неимоверный, вонь от дыма невыносимая. Нормального сна и отдыха и в помине не было. Самоходная артиллерийская установка (САУ) рядом стреляла примерно один раз в сорок минут, ведя беспокоящий огонь по далеким целям. Во время выстрела раздавался чудовищный звуковой удар, эта неуклюжая с виду махина делала вид, что подпрыгивает, и слегка откатывалась назад. После ее выстрела я в очередной раз вместе с одеялом, подушкой и матрасом слетал с нижней полки в кунге на пол и больно ударялся. На третий или четвертый раз так и остался лежать на полу посреди разбросанной постели. Утром, не выспавшиеся и разбитые, мы поехали дальше.

День на жаре и при частых остановках тянулся мучительно долго. На одной из остановок к нам подошли ребята из впереди идущего КрАЗа и сообщили об аварии. Впереди водитель САУ «Гвоздика» уснул на ходу, и неуправляемая боевая машина на повороте дороги не повернула в нужную сторону, а прямо переползла через невысокий бетонный бордюр и упала в пропасть. Вместе со всем экипажем и спавшим на борту десантом. Еще никто не сделал по нам ни одного выстрела, а войска уже понесли потери…

Быстро наступили вечер и чернильная темнота афганской ночи. На фарах машин надеты светомаскировочные маски с узкими прорезями для синего света. На дороге почти ничего не видно. Только красные огоньки задних сигнальных фонарей машин. Движение колонны замедлилось до скорости пешехода, с долгими стоянками перед тоннелями для их проверки саперами. Несколько раз поели осточертевших рыбных консервов с черствым белым хлебом, который буквально разваливался на крошки.

Вторая ночь близилась к полуночи, когда раздались выстрелы орудий и стал нарастать грохот близкого боя. Разговоры в кабине смолкли. Напряжение нарастало. Снял и повесил поперек правого стекла кабины свой бронежилет, оставив небольшую щель для наблюдения. Зашнуровал ботинки.

Внезапно высокая скала справа закончилась, и открылось большое ущелье. Прямо перед нами, примерно в двадцати метрах, возник мост из бетона в три пролета, освещаемый мерцающим светом осветительных ракет. Ближнего пролета уже не было: когда на мост въехал наш танк, под ним взорвался фугас — круглая пластмассовая итальянская мина и под ней советская бомба. Они часто не взрываются во время наших бомбежек душманских укреплений, «духи» их собирают и используют против нас. Танк улетел в пропасть вместе с пролетом моста и десантом на броне.

Между остатками моста и дорогой саперы под обстрелом сразу перебросили аппарели — металлические спаренные мостки, по которым нашей машине с прицепом и предстояло перебраться на ту сторону и двигаться дальше. На мосту стояли два пулемета, которые стреляли в сторону ущелья. Поодаль от них я увидел силуэты четырех наших солдат, которые беспрерывно стреляли в ту же сторону из ракетниц, пытаясь ослепить «духов». Из ущелья в нашу сторону тянулись многочисленные следы «трассеров».

Метров за пять перед мостками водитель остановил нашу машину и вгляделся вперед. Никого рядом не было, чтобы помочь направить передние колеса в желоба мостков. Слева, справа и впереди была пропасть, неосвещенная и зловещая. Ошибка в несколько сантиметров могла стать смертельной для всех нас. Горело крапивой обостренное желание не оплошать. Постояв секунд десять, автомобиль с прицепом очень медленно двинулся вперед. Мы проехали по мосткам около двух метров над пропастью, когда впереди и справа в ущелье, метрах в трехстах от нас, в темноте вдруг возник огненный шар и спустя секунду начал двигаться в нашу сторону. Я мгновенно определил, что это летит смерть — граната душманского гранатомета.

Мной овладело абсолютное спокойствие. Никакого страха не было нисколько. Душа как бы зависла над моим телом в пространстве в качестве стороннего наблюдателя. Я внутренне удивился. Много раз читал, что именно чувствует человек в мгновенья перед неминуемой гибелью. Я вдруг холодно понял, что сейчас погибну и буду падать в пропасть с большой высоты вместе с машиной и прицепом. И не чувство паники от предстоящей боли и черноты смерти пришло ко мне, а единственное, что в голове промелькнуло: «Как там мои останутся?». И невыразимо горькое сожаление о том, что угробил машину и солдат. Смертная тоска за невозможность помочь погибающим мальчишкам больно сжала сердце…