Дважды рожденный

Так что бедняги офицеры не только на палубу, даже в уборную пройти боялись. Наверно, и среди них были люди весьма достойные и порядочные, но когда низы против верхов поднимаются, тут уж не разбирают, кто хорош, кто плох. А сейчас, как вспомнишь, жалко их становится. Во время военной подготовки мы на офицера, как на всевышнего, смотрели. Бывало, из кожи вон лезешь, приветствуя его, а он на тебя и не взглянет. Попробуй попадись ему на глаза, когда он не в духе: или изобьет без всякой причины, или бегать заставит. Поэтому здесь, на корабле, они нос боялись высунуть из каюты. Глядя на этих жалких вояк милитаристской Японии, даже такие, как я, необразованные, понимать начали, что в мире все изменилось. Иногда мне хотелось крикнуть им: «Эй, господа, выше голову, вы ведь тоже дважды рожденные!»

В Японию мы вернулись в декабре 1946 года. Зима, холод, а мы в летней одежде. Целых шесть лет зимы не видели. На корабле вновь вспыхнула малярия. Скоро на берег сходить, а больных трясет. Мы набросали на них все, какие были одеяла, потом сообща на них навалились, чтобы озноб сдержать, словом, переполох начался страшный. Но больные не унывали, знали, по крайней мере, что тела их в бензине сжигать не будут...

При высадке каждому дали по двести иен наличными, что здорово нас взбудоражило. Нет на свете страны лучше Японии. Сама в беде, а солдат своих не забывает, говорили мы между собой. Это нам награда за все наши муки — иначе никто и не думал.

Выходим на берег, кругом японцы, везде японская речь слышится, слезы так и текут из глаз. Причалили мы не в порту, а в каком-то маленьком городке в районе Кансая, никто из знакомых нас не встречал, но все равно мы были безмерно счастливы, что после стольких лет разлуки вернулись на родину.

Городок не пострадал от войны, но в магазинах было пусто. Однако нам казалось, что на двести иен можно купить все, что душе угодно. Вошли мы в лавочку, где торговали сушеным бататом. Взяли по кульку, спросили цену и, услышав «десять иен», онемели от удивления. Чтобы за батат расплачиваться не мелочью, а ассигнациями, в предвоенной Японии такое и в голову не могло прийти. Теперь мы поняли, что двести иен ничего не стоят, и приуныли. Вот что значит поражение...

Добрался я до своей деревни. Раздетый, обросший. Забыл сказать, я ведь родом из Кодзукуэ. Подхожу к дому с каким-то странным чувством. Что же сказать? «Вот и я» — вроде не подходит. «Батюшка и матушка, встречайте сына» — язык не поворачивается. Вошел молча, сбросил поклажу, на шум мать выбежала, смотрит на меня, никак не поймет, что к чему.

— Матушка, — невольно вырвалось у меня.

Тут мать всхлипнула и замерла на месте. Отец с братом от очага поднялись, ко мне поспешили.

— Кто такой? — спрашивают, а сами зло так на меня уставились, что я совсем опешил.

— Сигэ я.

— Какой Сигэ?

Матушка опять всхлипнула, а отец с братом как будто меня не признают. Они, оказывается, похоронную на меня получили и сейчас, видно, приняли за привидение.

Потом все трое бросились ко мне, мать кричит: «Сигэ, Сигэ», — и за ноги меня держит, чтобы не исчез, как призрак...

Словом, много шуму наделало мое возвращение. Родители плачут, я тоже плачу, а жена старшего брата, та просто воет, да и средний брат, смотрю, не в себе. А дело заключалось в следующем. По деревенским обычаям, если наследник умирает, на его жене часто женится следующий брат. Старший брат и я, самый младший в семье, считались погибшими, поэтому средний после демобилизации решил обручиться с невесткой. Они только что свадьбу сыграли. Увидев меня, новобрачные сразу испугались, что и старший брат может вернуться. Средний брат до сих пор кается, что так неприветливо встретил меня тогда. А по мне, лучше и не вспоминать об этом. Ведь это счастье, что меня не постигла участь старшего брата. Сейчас уже и невестка так говорит. Что стало со старшим братом? А он тоже в армии служил. Погиб на острове Атт. Да.

Мой приезд взбудоражил всю деревню. На военную службу нас призывали по месту рождения, поэтому вместе со мной на флот ушли мои одноклассники. Ни один не вернулся. Они, как и я, попали в самые гиблые места. Я был уверен, что ни один из них не уцелел, и не хотел понапрасну обнадеживать людей, говорить, что, может быть, и их сыновья вернутся, поэтому часто оказывался в затруднительном положении.

— Тебе повезло, а мой вот погиб...

— И мой погиб, а ты, глянь-ка, вернулся.

— Смотри-ка, живехонек остался, а моего пока нет.

Все вроде бы радовались моему возвращению, и все плакали, видимо вспоминая своих сыновей. Верите ли, от этих слез мне никакого житья не стало, и я чуть ли не раскаивался, что живым домой вернулся. Потом я решил сходить на могилы погибших, все они были моими друзьями. За мной увязалась целая толпа — плачут, причитают, это совсем меня доконало.