Дважды в жизни

— Неужели?

Лютер и Сэм опустили взгляды на скатерть.

Я стиснула зубы.

— Да.

* * *

— Тебе весело, солнышко? – спросила мама, и хоть я тысячи раз болтала с ней по телефону, в этот раз казалось, что мама действительно очень далеко. Я ощутила слабый укол тоски.

— Пока что да, — я взглянула на закрытую дверь ванной и понизила голос. – Мы тут всего день, а бабушка все еще придирается.

— То есть, — поняла мама, — бабушка напряженная и недовольная?

Я рассмеялась и села прямее, услышав, как смылась вода в туалете.

— Она в порядке. Мы собираемся сегодня в музей. И на обед в «Harrods». А потом на «Отверженных»!

— Знаю, ты очень хочешь в театр, но – Боже – «Harrods»! – она сделала паузу и быстро добавила. – Тейтер Тот, «Harrods» — это круто. Постарайся хорошо себя вести.

— Я хорошо себя веду!

— Вот и славно, — мама казалась не сильно убежденной. – И заставь бабушку купить себе что-нибудь эдакое, — что-то звякнуло на фоне – наверное, сковорода об плиту – и хоть я голодной не была, все же сглотнула слюну при мысли о домашней еде. Я быстро посчитала – дома сейчас полночь. Может, мама готовила что-нибудь себе перед сном в любимых шелковых бирюзовых штанах в цветочек и футболке «Я гордый художник».

— Сама скажи ей купить что-то такое, — ответила я. – Я не буду. Я и так прекрасно понимаю, как дорого обошлась эта поездка.

Она рассмеялась.

— Не переживай из-за денег.

— Пытаюсь, где-то между бабушкиным контролем и сохранением хорошего настроения.

Мама, как всегда, не хотела спорить.

— Перед тем, как отключиться, расскажи мне что-нибудь хорошее.

— Я встретила мальчика прошлой ночью, — сказала я и исправилась. – Или лучше сказать парня? Мужчину?

— Мужчину?

— Молодого человека. Ему недавно исполнилось двадцать один.

Моя мама — вечный романтик — тут же драматично и смешно заинтересовалась:

— Он милый?

Под ребрами кольнуло болью. Я скучала по маме. По ее простой поддержке моих незначительных и безопасных приключений. Я скучала по тому, как она смягчала строгую заботу бабушки, не нарушая ее запреты. Я скучала по тому, как она понимала влюбленность в мальчиков и жизнь подростка. Вряд ли она разозлилась бы, узнав, что я рассказала Сэму про нее и папу – теперь ведь я была официально взрослой – но не стоило сообщать о таком по телефону, когда нас разделял океан.

Я расскажу ей все, когда вернусь домой.

— Он милый. Ростом, похоже, больше двух метров, — как и ожидалось, мама с одобрением протянула «о-о-о». Бабушка выключила воду в ванной, и я поспешила закончить. – Просто хотела поделиться.

Голос мамы был нежным:

— Рада, что ты рассказала. Я скучаю, солнышко. Береги себя.

— И я скучаю.

— Не давай бабушке вызывать у себя паранойю, — добавила она перед тем, как повесить трубку. – Никто тебя не найдет в Лондоне.

* * *

Мы с Сэмом снова встретились на газоне той же ночью.

Мы этого не планировали. Мы даже не виделись после завтрака. Но когда мы с бабушкой вернулись с шоу, я выбралась в сад под небо, полное звезд, и длинное тело Сэма уже растянулось на траве, ноги были скрещены в лодыжках. Он был плотом посреди зеленого океана.

— А я все гадал, придешь ли ты, — произнес он, повернувшись на звук моих шагов.

«Не уверена, что смогла бы удержаться», — хотела сказать я, но промолчала и опустилась рядом.

Мне тут же стало тепло.

Этой ночью, наученные опытом, мы оделись теплее: он — спортивные штаны и толстовку университета «Джонсон», а я – штаны для йоги и толстовку «49ers». Наши носки ярко-белыми пятнами виднелись на темной траве. Мои ступни в сравнении с его, казались просто крошками.

— Надеюсь, утром я не устроил тебе проблем с Джуд, — проговорил он.

Немного, но не стоило это вспоминать, потому что Джуд успокоилась. Мы покинули отель, и ее увлекло метро, музей, блеск и роскошь обеда в «Harrods». А потом мы несколько часов гуляли и закончили день «Отверженными» в «Театре Королевы». Ноги все еще гудели после пешей прогулки. В голове была куча информации, которую пыталась уместить туда бабушка: прочитанные ею история королей, искусство, музыка и литература. Но сердце было заполнено сильнее, я была просто ослеплена историей Вальжана, Козетты, Жавера и Мариуса.

— Она в порядке. И уже спит, — заверила я Сэма. – Думаю, она уснула раньше, чем намазала кремом вторую ногу.

— Думаешь, она могла поставить будильник, чтобы проверить, вернешься ли ты в комнату к полуночи?

— Могла… — я и не подумала об этом, а стоило. Эта предосторожность была характерна бабушке: она всегда следила за моей безопасностью. И полночь – ха. Если крайний срок в одиннадцать часов считался поздним, то полночь – это скандал.

Я разрывалась. С одной стороны, как еще доказать ей, что я – не мама? Я не собиралась сбегать в большой город, выходить замуж в восемнадцать и сразу обзаводиться детьми, гоняться за славой, а в итоге остаться с разбитым сердцем. И я не собиралась раскрывать себя журналистам, чтобы они нападали на нас с разных сторон света. Я понимала, почему бабушка нервничала – она пережила ужас развода моих родителей и знала подробности лучше меня – но становилось все сложнее жить под постоянной вуалью паранойи.