Дважды возрожденный

Наклоняюсь вперед и отвешиваю ему увесистый щелбан в бритый затылок.

— За что? — возмущенно орет Мотор, на миг отпуская руль и хватаясь руками за голову.

— За глупость! — нравоучительно говорю я, возвращаясь в прежнее положение. — Мы представители разных рас. Я для нее так же уродлив, как и она для меня.

— Ну так бы и сказал. А то чуть что — сразу драться, — говорит он обиженным голосом.

* * *

Мы въезжаем в одно из многочисленных ущелий, берущих начало от края Пустоши и расходящихся от нее лучами в разные стороны. Сразу же вездеход обступают высокие зубчатые скалы. Мы как будто въехали в пасть гигантского чудовища и теперь неспеша продвигаемся по его горлу. Серые зубья скал на фоне серого неба и бьющего в глаза через лобовое стекло мутного солнца наводят тоску и вызывают желание спать. Откидываю спинку сиденья так, что оно становится почти горизонтальным, и устраиваюсь поудобнее, готовясь ко сну.

— Если что, будите, — говорю я засыпая.

— Угу, — не открывая глаз, отвечает дремлющий Мичман. — Если успеем.

С улыбкой, вызванной его ответом, я проваливаюсь в мир сна. Он встречает меня непривычно радостными картинами цветущих лугов и поющих над ними жаворонков…

— Конечная остановка шахта № 9. Трамвай дальше не идет, — прокаркал над головой голос контролера.

Открываю глаза и вижу нависшее надо мной лицо Мотора с улыбкой от уха до уха.

— Ну, Витек, ты и спишь! — В его голосе звучит восхищение. — На нас по дороге тушканчики решили поохотиться… Мотор заглох, и нас окружают… ошарашивает он меня.

Рывком вскакиваю, чуть не зацепив головой наклонившееся надо мной лицо Мотора, и тянусь за лежащим на соседнем сиденье автоматом.

— Где они? — верчу я спросонок головой. — Сколько тушканчиков?

— Да шутит он, шутит, — успокаивает с переднего сиденья Мичман. — Все нормально. Доехали как в сказке. За все время ни одной твари даже не увидели. Как-то слишком все спокойно. Не к добру это.

— Не каркай, — полусонно бурчу в его сторону. — Шутки у тебя дурацкие.

— Какие есть, — пожимает он плечами. — Ты проспал почти 20 часов. Мы пытались тебя разбудить, но бесполезно. Ты отмахивался, бормотал про каких-то птичек и дрых дальше.

— Мы уже на месте? — Я и не думал, что просплю весь путь.

— Ага. Сейчас шамаем — и вперед, на подвиги.

При слове «шамаем» мой желудок чувствительно сжался. Организм напоминает мне, что пища — это не единственная его потребность, и я прытко выскакиваю из машины.

Дрожа от утренней свежести, с любопытством осматриваюсь. Вездеход застыл под массивным скальным карнизом. С опаской поглядываю на увесистую скальную массу, нависающую над автомобилем. Надо сказать Мотору, чтобы перегнал его подальше, а то мало ли что. А выкапывать машину, заваленную несколькими тоннами камня, удовольствия не доставит.

От души потягиваюсь до хруста в суставах.

Бр-р-р! Холодно.

Уезжали — было утро, приехали — тоже утро. А кажется, что мы выехали не более часа назад.

Мы расположились в нескольких километрах от шахты. Ближе решили не подъезжать, боясь спугнуть лакта или самим подставиться под внезапный удар.

С другой стороны вездехода шаманит над полевой газовой плиткой Мичман. Судя по запаху, нас ждут разогретая консервированная свинина с зеленым горошком и кофе. Аромат пищи вновь заставил голодный желудок судорожно сжаться.

Спустя несколько минут мы уже глотаем куски горячего мяса и запиваем крепким колумбийским кофе. Насчет зеленого горошка я ошибся: в качестве гарнира Мичман подогрел фасоль.

— Сейчас фасоли наедимся, и можно идти на лакта с голыми руками и спущенными штанами, — пробивается голос Мотора сквозь слой пищи во рту. — От одного запаха бедняга загнется. Фасоль — это не просто пища, — он, наконец-то, прожевал и договорил нормально, — фасоль — это средство массового уничтожения.

Отсмеявшись, продолжаем трапезу. Еще минут десять тишину нарушают только жадное чавканье Мотора и стук трех ложек по жестяным банкам.

— Хух, — тяжело вздыхает Мичман и лезет за трубкой в карман. — Неплохо перекусили. Теперь можно и повоевать. У меня на флоте знакомый был, старлей. Он раскурил свою кадильницу, и в мою сторону поплыло облачко ядовитого дыма. Так вот, он говорил, что любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

— А при чем здесь любовь? — интересуюсь я, отклоняясь от токсичного облачка. — Мы вроде как не этим сейчас собираемся заниматься.

Рядом звучно заржал Мотор, оценив шутку.

— Ни при чем, — с улыбкой отмахивается Мичман. — Так просто, вспомнил былое. — Он собрал пустые банки в кучу и присыпал камнями. — Не гадь, где живешь! — нравоучительно говорит он в ответ на мой вопросительный взгляд. Ладно. Пора топать.