Дваждырожденные (СИ)

— А как же закон братства? — с кшатрийской страстностью откликнулся Митра. — Нам близнецы твердят о гармонии, о стремлении вместить в свой мир всех окружающих. И ведь вмещают. А наш царевич словно панцирем закрыт, всегда-то он особняком. Наверное, он так наполнен делами богов и царей, что нас ему просто некуда вмещать.

Немой укор всего круга заставил Митру замолчать и устыдиться мыслей, недостойных дваждырожденного.

Обычно легкомысленный и жизнерадостный, Сатьяки сказал с глубоким почтением:

— Вы не знаете истинного Абхиманью. Я воспитывался вместе с ним в Двараке, при дворе его дяди Кришны. Мудрые цари часто отдают своих сыновей на воспитание подальше от дома, чтобы дети не стали игрушкой в руках льстивых придворных и дальновидных соперников. И я видел, как любимый сын Арджуны, взлелеянный в неге, на поле брани обращается во льва, рыскающего в поисках добычи. Вы с Муни уже испытали строгость подготовки дваждырожденных-кшатриев. Представьте, что выпало на долю Абхиманью, стремящегося стать достойным своего отца…

Я тоже подумал в тот момент о том, как дорого пришлось заплатить этому великану за хвалебные отзывы. Его ДЕЛАЛИ, лепили его характер, закаляли, как наконечник стрелы, наводили лоск, чтобы блистал он при дворе. Он совершенен. Но счастлив ли?

— На нем лежит тяжелая карма, — сказал я, ни к кому особенно не обращаясь. Просто, я поделился новым знанием, невесть откуда пришедшим в мое сердце.

— А наша карма разве легкая? — передернул плечами Митра. У костра воцарилось неловкое замешательство. Но тут, не дав тишине отстояться, расхохотался Гхатоткача:

— О тигр среди мужей, — сказал он Митре, улыбаясь во всю ширину своего зубастого рта, — я не могу допустить, чтобы нота горечи в твоих словах нарушила гармонию нашего вечера. У нас у всех общая карма, в этом ты прав. Абхиманью приходится мне двоюродным братом. Но я, зачатый в лесу дочерью ракшаса и взращенный в диком племени, не пытаюсь судить поступки царевича. Я смиренно признаю, что его мир богаче моего настолько, насколько дворец превосходит лесную хижину.

Затрещали кусты, и сам Абхиманью предстал перед нами, словно вылупившийся из окружающей тьмы. Митра поднял на него глаза и тихо пропел:

Силой рук и мощью он подобен Индре — разрушителю твердынь. Стремительностью — ветру Вайю, своим ликом — Соме, а гневом — самой извечной смерти.

Абхиманью застыл, как вкопанный, затем повернулся спиной к костру и, пробурчав: «Пойду принесу дров», скрылся в лесной чаще.

— Но я не хотел его обидеть, — растерянно сказал Митра, — скорее, наоборот — принуждал себя к смирению.

— Как всегда, эта не свойственная тебе попытка удалась плохо, — сказал я и отправился искать Абхиманью.

Для людей, обладающих способностью чувствовать потоки брахмы так же, как звери — тончайшие запахи, поиск в темном лесу не мог считаться особым поступком. Я отыскал царевича довольно быстро, в самом глухом уголке лесной чащи. Кажется, сын Арджуны не очень удивился моему приходу. Мы присели на сухой ствол пальмы, который он уже примеривался тащить к лагерю. Заговорили сразу без обиняков, подойдя к тому, что имело ценность для дважырожденных.

— Почему меня все время выделяют? — спросил Абхиманью. Голос его не дрожал, но я ясно ощутил, что он рад темноте скрывающей его лицо. — Я завидую вам с Митрой. Вы так непохожи и все же мыслите всегда в лад, совсем как мой отец с Кришной, царем ядавов. А я один даже в вашем кругу.

Я взглянул на темную фигуру, возвышающуюся напротив меня. Свет ущербной луны очертил голову Абхиманью неверным блеклым сиянием. Мне пришлось сделать усилие и закрыть свои мысли, чтобы гордый воин не ощутил даже эхо той жалости, которая полоснула мое сердце. Неужели этого юношу чараны воспевают как лучшего среди мужей, владеющих оружием? Неужели его уподобляли разъяренному слону, царящему на поле боя? Мне показалось, что я вижу над его челом ауру обреченности, словно силы более могучие, чем я мог себе представить, несли его к неведомой цели.

— Моя брахма сильнее того костра, что обогревает всех жителей нашего лагеря, — Абхиманью сжал свой могучий кулак до хруста в суставах, — да я и без брахмы любого человека могу вот так…

— Но друзей так не обретешь, — сказал я и поднял в луч лунного света ладони, сомкнутые в пригоршню, — видишь, вот так черпают воду, когда хотят напиться. Попробуй схватить воду в кулак. Ты сильный. Ты весь где-то там, в будущем. Я чувствую, как нужна твоя готовность, мощь и пыл нашему делу. Но это будущее, облекая тебя в доспехи, мешает включению в круг слабых. Если мы для тебя по-настоящему важны, то откажись от совершенства, хоть на время перестань быть безупречным подобием отца. Тогда ты войдешь в наш венок, не разрушая гармонию, а удваивая наши силы. Прости Митру. Он ведь неосознано пытался сказать тебе именно это. Ты причастен к миру богов, но ведь и они, чтобы общаться с людьми, воплощались в человеческие обличия, принимая наши страдания, ничтожность мыслей и скудость чувств.