Я рванулся на поверхность и, открыв глаза, оказался в сияющей утренним светом комнате. Легкий ветерок колыхал занавеси на окнах. В воздухе стоял нежный запах благовоний. Рядом со мной спала, разметавшись во сне, прекрасная танцовщица. Спала или делала вид? Я помотал головой, стараясь отогнать майю сновидений. Огненная сила ушла из ножен моей плоти, залитая женской прохладной брахмой.
Нет, эта нежная девушка не имела никакого отношения к кошмару, который посетил меня во тьме. Я сам, только я виноват в том, что в дебрях моего разума гнездятся сомнения в Пандавах, подленький страх смерти, отступившие, но не уничтоженные звериные страсти. А я-то вчера смотрел на обнаженное тело Прийи и пыжился от гордости! Вот и получил. Сквозь размягченные доспехи брахмы проникла чужая дивная и страшная майя, сотканная невидимыми врагами. В изнеможении я откинулся обратно на мягкое покрывало и закрыл глаза, стараясь за прозрачным туманом сна обрести возможность начать день заново.
— Муни, милый, вставай.
Я с трудом открыл глаза и увидел склонившееся надо мной лицо Прийи. Ее руки, как белый венок, покоились на моих плечах. Кожа пахла лотосом.
— Тебе пора совершать утреннее омовение и читать свои священные мантры.
Я не мог и не очень хотел объяснять Прийе смысл утренних и вечерних упражнений в сосредоточении и созерцании. Она все равно бы не поняла. Проше оказалось сослаться на священный обряд, который должен совершать дваждырожденный для освобождения своей души. Это она легко приняла. Я вновь искупался и, вернувшись к ложу, растянулся на покрывале, приятно холодившем тело. Там я и отдался расслаблению, созерцая хорошенькое личико танцовщицы, сияние солнца в окне и вдыхая аромат свежей гирлянды цветов, которую Прийя повесила себе на голую грудь. Девушка уселась напротив меня, скрестив ноги и озабоченно нахмурив лоб.
— Я долго мучилась, не зная, что лучше: будить или не будить. — щебетала она. — Если не разбужу, ты рассердишься на меня за то, что я не позволила тебе выполнить благочестивые упражнения. Если разбужу, ты можешь рассердиться, что не берегла твой сон.
— Ну, и какой же ты сделала выбор?
— Даже опасаясь навлечь на себя твой гнев, я решила сделать то, что принесет тебе пользу. Ведь ты говорил — внутренняя сущность важнее, чем телесная оболочка…
— О, эта телесная оболочка! — воскликнул я, едва сдерживаясь, чтобы не увлечь это чистое гибкое тело на смятое ложе. — Расскажи мне лучше, что ты знаешь о властителях Хастинапура.
Прийя с готовностью заговорила о властителях и их делах, по крайней мере о тех, которые составляли главную тему песен чаранов и сплетен домохозяек. Дхритараштру она сама видела всего несколько раз в жизни, но считала добрым и мудрым.
— Горожане говорят, что мудрость служит ему зрячим оком, а ошибки приписывали злым и глупым советникам. Может, он и мудрый, но что ж тогда все так неладно у нас в городе выходит? Кшатрии услаждают себя на пирах, а вайшьи на улицах твердят о неизбежном конце мира. Да, вон, и отец ждет беды, а сам богатство копит. Зачем оно, если уж конец… Да и что можно сказать о человеке, которому нельзя даже в глаза заглянуть, — легкомысленно добавила Прийя. — Через глаза можно пряло в сердце проникнуть (дваждырожденные сказали бы «отождествиться»). Однажды, во время праздничного шествия я протолкалась очень близко к колесницам царевичей и увидела, что у Дурьдханы и его братьев в глазах — узкий огонь, со-(сем как в глазах тигров. Видела я и Карну, когда он приезжал со своей свитой из страны Анга. Он прекрасен и тверд, как глыба льда, в которую заключен огонь луны. Он не разговаривает с горожанами, не отвечает на приветствия, но почему-то, увидев его, я почувствовала жалость. Он кажется полубогом. Тогда откуда жалость? Многие считает его сыном Сурьи. Но я в это не верю. Ведь не может же быть у человека два отца?
Увидев мой удивленный взгляд, она рассмеялась:
— Я не знаю, как выглядят боги, но знаю как выглядит отец Карны. Его зовут Адхиратха, и принадлежит он к сословию сутов… Где его дом? У крепостной стены. Белая дверь под тенью баньяна.
— Но почему не во дворце…
— Он считает, что Дурьодхана, возвеличив Карну, обрек его на гибель, поэтому не хочет принимать никаких подарков. Он отверг богатства и слуг и живет вместе с женой на жалование колесничего воина, ведь он, когда был молод, служил в войске Дхритараштры.
— А он не рассказывал тебе про непробиваемый панцирь Карны? — спросил я.
Прийя отрицательно качнула головой:
— Разве мужчины говорят о высоких делах с женщинами? Все, что тебе рассказала, я слышала от жены Адхиратхи, когда помогала ей делать покупки на базаре.