Дваждырожденные (СИ)

Погруженный в уныние человек легко делается добычей врага. Так гласили Сокровенные сказания, и не было оснований им не верить. Желание поторопить время только приближает нас к смерти. Жизнь в любое мгновение бесконечна и разнообразна. Заботы пути и ответственность вполне занимали мои мысли, не давая воли обузданным страстям. Мой долг — думать о других.

Так я достиг нового пробуждения. И оно не было плодом долгих подвижнических усилий. Цепь событий и простое решение Юдхиштхиры оказались толчком к новым открытиям. Солнце оранжевыми пятнами высвечивало дорогу. В кронах пальм торжественно пели птицы. Я был в начале нового пути, которому не суждено было завершиться.

Моя сущность впитывала всю окружающую жизнь настолько остро, что даже сейчас, в этом воплощении, я ощущаю горячую сухость ветров бескрайнего плоскогорья Декан, удушающую влажность тропического леса, наполненного криками попугаев и щелкающей перебранкой обезьян. Деревни, что встречались нам на пути, вдруг всколыхнули во мне воспоминания о родительской хижине, которая осталась в закрытом, занавешенном, угасшем прошлом. Пожалуй, я тогда впервые подумал, что пробуждение сознания может не только наполнять, но и лншатъ.

Эта мысль привела меня в некоторое замешательство. Неужели я, дерзавший воплощаться в сознание величайших людей, окажусь не в состоянии пойти назад по нити собственной жизни? Неужели я побоюсь восстановить весь причудливый узор мечтаний, заблуждений и юношеских открытий, что, собственно, и составляло тогда мою сущность? Нить детства была намотана на клубок иллюзий, ее другой конец вел к разочарованиям. Но разве сам по себе узор, вытканный тогда, не был прекрасен? Я ехал меж вспаханных полей к земле, которую называл своей родиной. Я возвращался в свою юность.

Нечто подобное испытывал и Кумар, вновь направивший свои мысли к неведомой мне южной оконечности нашей земли. Именно там сходились западные и восточные края материка. Там встречались два моря, и острый мыс глубоко врезавшийся в тело мирового океана, отмечал конец нашего мира. Мудрые брахманы говорили, что если взглянуть на нашу землю сверху, то она похожа на клевец — боевой топор с широким обухом и острым клювом на конце. Обухом были бескрайние и безлюдные северные горы, клювом — мыс в океане.

Увы, и Кумар, и я чувствовали, что нам не увидеть край земли.

— Ты даже не представляешь, Муни, как это далеко, — сказал мне Кумар, — я добирался до Панчалы более трех месяцев. Если мы пойдем туда, то уж точно опоздаем к решающей битве…

— Но ведь мы на конях, — возразил я, — и когда в следующий раз представится такая возможность? Я слышал, что с этого мыса можно увидеть остатки прародины дваждырожденных.

— Ничего там нельзя увидеть, — хмуро ответил Кумар. Его настроение испортилось. Воспоминания о родине по-прежнему вызывали у него острую тоску. — Наша земля заканчивается голой, черно-коричневой скалой. В древности брахманы поддерживали там великий священный огонь, но сейчас нет ни огня, ни брахманов. Новые жрецы и раджи стали молиться каменным идолам, не понимая, к чему мы зовем и чего хотим. Добро бы просто не понимали, а то ведь перебили. Всех и очень быстро. Я даже знаю, как они объяснили это своим подданным: «Поклоняются чужим богам, а если и не чужим, то неправильно поклоняются. Говорят о непонятном, значит, затевают мятеж».

Кумар помолчал, криво усмехнулся и добавил:

— Теперь-то я понимаю, что они были по-своему правы. Спасти наш мир можно было только изменением законов, а именно этого и опасались раджи. Даже если бы кто-то из них и понял опасность, его собственные подданные не допустили бы нарушения традиций и обычаев. Вражда последних лет приучила их к недоверию. Привычка быть настороже лишила способности понимать и любить окружающих.

Кумар говорил, а я, воплощаясь в его мысли, видел образ бескрайнего океана, колоссальную голубую полусферу, дышащую, как спящее чудовище. Пальмы вцеплялись корнями в красную землю берега, пытаясь разглядеть свои отражения в воде. Я увидел старцев в шкурах черных антилоп, что-то тревожно обсуждавших над картой, начертанной на песке пляжа. Потом поднялся ветер, сметая и карту, и встревоженные лица риши. Огромная волна поднялась из океана и залила берег и пальмы. Я оказался под тяжелой массой, лишившей меня слуха и зрения, растворившей мое тело. Мощный поток нес мое сознание, лишая сил. С трудом мне удалось обуздать свои чувства и заставить разум вынырнуть из глубин чужой памяти на поверхность. И вновь я обрел тело, мерно качающееся на спине лошади, и не было перед глазами картин давней катастрофы, а только встревоженные глаза Кумара.

— Теперь ты знаешь, что творится во мне, — как бы извиняясь сказал Кумар. — Мое возвращение невозможно. Но насколько я понимаю, твои родные места мы не минуем.

— Мои и Митры, — заметил я, — жаль, что его нет с нами.