Две богатенькие малышки

В фойе царил полумрак; в окошке кассы, правда, горел свет, но никакого ажиотажа не наблюдалось. Сэнди распахнул дверь, и в ноздри им тотчас ударил запах, который Эмми звала про себя «благоухание театра»: сильный дух чистящих средств, легкий — освежителей воздуха, и надо всем этим, сквозь все это — сладкий до приторности аромат румян, пудры, кольдкрема и еще душный, спертый запах плохо проветриваемых уборных. Для Эмми все это было неотъемлемой частью театральной ауры. Ей вдруг остро захотелось узнать, чувствует ли Дуг то же, что и она…

В былые времена, когда Дуг еще делил свое внимание между Эмми и Ди, он говорил только о театре. Он всегда мечтал быть драматургом, ни о чем другом даже думать не хотел. Эмми всем сердцем надеялась, что его первая попытка покорить Бродвей окажется успешной, но при этом понимала, что риск огромен.

И в партере, и на балконах было темно, свет горел только на сцене. Репетиция давно началась. Эмми и Сэнди крались тихо, как мышки, Джастин же шагал легко и беспечно, и когда он шумно откинул сиденье, удар гулким эхом отразился в зале. Но никто на сцене не обратил на это внимания. Внизу, у оркестровой ямы, сидели несколько человек, их силуэты четко вырисовывались на фоне ярко освещенной сцены. Диана, однако, заметила вновь пришедших. Она встала, разыскала их в темноте и заняла место рядом с сестрой.

— Уже середина первого акта. Пока все идет хорошо.

Все действительно шло хорошо. У Эмми было достаточно зрительского опыта, чтобы понимать это. Декорации получились на славу, световые эффекты срабатывали точно, как часы, бутафория была в порядке, актеры играли отлично. Репетиция шла как по маслу до того самого момента, пока в конце второго акта на сцене не появилась Коррина, держа в руке листочки с текстом роли. С этой секунды, как выразился позже Джастин, «разверзлись врата ада». Один из людей, что сидели подле оркестровой ямы, вдруг подпрыгнул и замахал руками. Только тут Эмми по его пышной шевелюре догадалась, что это Дуг.

— Где твоя голова?! — взревел Дуг, обращаясь к Коррине. — Ты можешь выучить хоть что-нибудь?

Примадонна за словом в карман не полезла:

— Вы только сегодня дали мне этот текст, когда было его учить?

— Любой младенец в состоянии запомнить несколько строк!

— Вот и отдайте их младенцу! — парировала Коррина и метнула листки в Дуга, но попала в оркестровую яму. Глаза актрисы вызывающе сверкнули. — Вам не лишить меня роли! Только попробуйте!

Двое оставшихся у ямы мужчин поднялись на ноги. Один из них — тучный, лысый, в свитере грубой вязки с высоким воротом — бегом припустил к пожарному выходу, скрылся в нем и сразу оказался на сцене. Второй бросился успокаивать Дуга, который по-прежнему кричал и всплескивал руками. Коррина то захлебывалась в рыданиях, то вопила нечто невнятное. Лысый толстячок устремился к ней, но в это время другой человек, молодой и стройный (Эмми он показался смутно знакомым), просто подошел к Коррине и зажал ей рот рукой. Коррина отчаянно вырывалась, но юноша держал ее мертвой хваткой и при этом слегка улыбался. Внезапно Эмми узнала его. Это же тот самый увешанный бусами юнец, что приходил к ней утром! Однако волосы его прилично подстрижены, одет он в приличные серые брюки и в не менее приличный твидовый пиджак… К тому же он, как ни странно, обладает недюжинной силой… Коррина обмякла и перестала кричать. Остальные актеры словно и не заметили этой сцены, только один, пожилой, тяжко вздохнул, огляделся и опустился на стул, всем своим видом показывая, сколько подобных схваток пришлось ему переждать на своем веку… Тем временем толстяк приблизился к Коррине.

— Все, все, Такер. Она будет умницей. Давай, Коррина, читай новый текст.

— Но если ты не выучишь его к завтрашнему вечеру… — закричал Дуг.

— Ладно, Дуг, ладно, — замахал руками толстяк, отступая в глубь сцены. — Все хорошо, Коррина. Давай, поехали!

Дуг снова сел — Эмми едва различала его макушку. Диана наклонилась к сестре и прошептала на ухо:

— У нее было полно времени выучить текст! Там всего несколько реплик…

Мистер Такер отпустил Коррину, вложил ей в руку другие листы взамен выброшенных, небрежно бросил, обращаясь к толстяку: «Она все выучит как надо», и занял прежнее неприметное место в углу сцены. Пожилой актер снова вздохнул, встал со стула — и репетиция пошла своим ходом. Наконец второй акт окончился. Эмми ясно расслышала, как Дуг сказал кому-то (или самому себе?): «Вот теперь все отлично».

— Видела? — снова зашептала Диана. — Она все-таки сняла то черное платье! Знаешь, у нее есть потрясающие наряды. Стоят, наверное, целое состояние. И как она в них хороша! Мне до нее далеко…

Третий акт, по мнению Эмми, прошел так же гладко, как и первый. Пьеса ей понравилась, и она даже зааплодировала, забыв, что это — репетиция «для своих». Но ее аплодисменты пришлись кстати. Занавес вдруг поднялся, и все увидели мистера Такера, снимающего солидный твидовый пиджак. При этом оказалось, что на шее у него по-прежнему тройная нитка бус — он явно не мог расстаться с ними даже на час. И занавес снова опустился.