Две десятины

Конечно, онъ забылъ обо всемъ, постаравшись выбросить изъ головы бычка, когда пришелъ къ зятю, чтобы уговорить его похлопотать насчетъ аренды. Въ минуту прихода Гаврилы зять занимался приготовленіемъ къ базару, куда онъ долженъ былъ повезти ленъ, пеньку, лапти, гужи и прочіе предметы, скупленные имъ по мелочамъ у деревни. Онъ занимался ршительно всмъ, кром сельскаго хозяйства. Понадобилось молока — онъ бралъ молоко; скупитъ нсколько фунтовъ шерсти — везетъ шерсть. Особеннаго барыша эта перепродажа не приносила, но онъ жилъ — и этого вполн достаточно, жилъ несравненно лучше тестя и большинства жителей, понявъ хорошо, что въ теперешнее время надо быть «на вс руки». Сметливый и юркій, какъ угорь, онъ проползалъ довольно ловко сквозь деревенскія непріятности врод «нужды», голодухи, безденежья. Копйка у него всегда была, заработанная такимъ образомъ: одинъ грошъ онъ выторговывалъ у мужиковъ, другой грошъ выманивалъ у торговцевъ — вотъ и копйка! Такихъ угрей въ ныншней деревн завелось много. Чмъ-нибудь надо жить! Такіе жители ни для деревенскаго обывателя, ни для человка развитаго не симпатичны, но они не подлы, хотя и не честны. Что касается собственно Болотова, онъ былъ человкъ терпимый. Правда, терся онъ между всми, нсколько изнагллъ, но понималъ и нужду, зная ее по своему опыту.

— На базаръ? — спросилъ Гаврило, смотря на суетливую фигуру зятя, раскидывавшаго свой товаръ по сортамъ.

— А! это ты, тестюшка? — болтливо возразилъ зять.

— Да, зашелъ по пути, проповдать…

— Милости просимъ… Точно, что на базаръ. Нельзя! и бы теперь лежалъ на боку, да колупалъ въ носу, а тутъ вотъ позжай въ городъ. А прибытокъ — еще какъ Богъ дастъ. Одно безпокойство!

— Ужь и безпокойство! — вяло возразилъ Гаврило. все время думавшій, какъ бы начать разговоръ, и совершенно равнодушный къ многочисленнымъ предметамъ, въ безпорядк раскиданнымъ по снямъ. У него стало ныть сердце отъ ожиданія.

— Эка сказалъ! Тутъ какъ въ котл кипишь, нтъ никакого теб покою, а онъ не вритъ! — разгорячился Болотовъ. — Ты вонъ лежишь всю зиму на печи, да паришь кости, а мн и зимой жарко! Вотъ какъ ты долженъ разсудить. Напримръ, гляди вотъ сюда — ленъ! Какъ ты понимаешь его въ своемъ воображеніи? Ты думаешь, купилъ, свезъ, спустилъ и все дло въ шляп? Никакого размышленія больше и не требуется? Нтъ, братъ, это ты не дло говоришь. Ленъ льну розь. Во-первыхъ, вотъ гляди: ленъ желтый, будто на немъ корова лежала, а вотъ эта горсть сизая, какъ голубь, это значить худой, вымоченный ленъ, такъ надо прямо говорить, негодный, и ежели ты не будешь ломать головы, такъ лучше прямо бросай дло, отходи прочь, все равно, какъ дуракъ. Надо, чтобы покупатель зарился, чтобы разныя штуки перемшаны были ровно, чтобы ленъ горлъ, а на это нужно умъ. А то выдешь ты со своимъ добромъ на промыселъ, а онъ, этотъ ленъ-то, такъ огретъ тебя по затылку, что ничего отъ него не останется… Вотъ я про что говорю.

— Это врно, всякое рукомесло… — вставилъ Гаврило съ возростающею тоской ожиданія.

— Про что же я и говорю? Безъ ума въ ныншнія времена не проживешь, — продолжалъ Болотовъ. Онъ собралъ, разсматривалъ ленъ, который дйствительно горлъ у него, какъ солнце, и принялся осторожно перекладывать яйца. — Безъ ума, братъ, нынче плохое житье. Возьмемъ, напримръ, яйцо. Конешно, оно яйцо; бываетъ яйцо пахучее, съ духомъ, бываетъ болтунъ, — это всякій понимаетъ. А ты сдлай такъ, чтобы твое яйцо, съ духомъ-ли, болтунъ-ли — все одно, чтобы оно сплошь было вполн чистое, торговое яйцо, разложи его, какъ слдуетъ. Такъ вотъ и подумай! ой-ой, какъ подумай, какъ его раскласть, чтобы покупатель не обратилъ вниманія. Иная женщина-то придетъ на базаръ и только думаетъ, какъ бы подешевле, — ну, съ этой глупой не надо и разговоры разговаривать; другая же попадется ка-аррахтерная, — придетъ, обнюхаетъ, ощупаетъ, да такъ тебя обойдетъ, что и свту не взвидишь! Бываетъ, что подходитъ она прямо. Господи благослови, къ кошелк, да цапъ за болтунъ! Такъ ужь тутъ сиди и молчи; ежели она добрая — только плюнетъ и отойдетъ, а попадись — долго ли до грха? — карахтерная, такъ она тебя при всемъ стеченіи народа не только осрамитъ, да и морду-то твою этимъ болтуномъ вымажетъ, — вотъ какіе бываютъ случаи! Стало быть, ты все это строго должонъ держать въ воображеніи, а коль скоро нтъ у тебя головы, такъ одинъ грхъ.

— Да ужь, чай, грха въ эдакомъ дл много?

— Не то, чтобы грхъ, а безпокойно! Словно какъ бы въ кипятк варится голова… Думаешь-думаешь, ломаешь-ломаешь башку, инда хворь на тебя найдетъ, словно какъ бы туманъ или эдакое затмніе ума… Возьмемъ опять вотъ творогъ… Ой-ой! какъ онъ достается дорого!

Болотовъ перебиралъ разныя вещи, приготовляя ихъ для продажи, и разсуждалъ о каждой съ такими подробностями, что разговору и конца не предвидлось.

Гаврило молча, съ замираніемъ слушалъ, пропуская мимо ушей большую часть разговоровъ зятя, и все собирался высказать о мучившемъ его дл; онъ даже и ротъ уже открывалъ, какъ зять ужь продолжалъ снова свой безконечный разговоръ. Наконецъ, онъ не могъ дольше сидть спокойно.