Две Дианы

Когда Жасента ввела Габриэля в комнату Дианы де Кастро, которая по праву узаконенной дочери короля жила в Лувре, Диана в простодушном девическом порыве бросилась ему навстречу, нисколько не скрывая своей радости. Она подставила Габриэлю для поцелуя лоб, но он только пожал ей руку.

— Наконец-то, Габриэль! С каким нетерпением я ждала вас, мой друг! Последние часы я не знала, с кем поделиться радостью, переполнявшей меня. Я говорила сама с собою, смеялась своим мыслям, безумствовала… Но вот и вы, Габриэль!.. Но что с вами, мой друг? Почему у вас такой холодный, серьезный, замкнутый вид? Разве так нужно выражать свою любовь ко мне? Разве так подобает вам выказывать признательность моему отцу?

— Вашему отцу?.. Да, поговорим о вашем отце, Диана… А что до моей сдержанности, то такова моя привычка — с суровым лицом встречать удачу, ибо я отношусь к ее дарам весьма недоверчиво. Я не слишком избалован ею и на собственном опыте узнал, как много горя таят ее милости!

— Не знала я, Габриэль, что вы такой философ и такой неудачник, — досадливо пошутила девушка. — Но вы сказали, что хотите говорить о короле. Это будет лучше! Как он добр и великодушен, Габриэль!

— Да? Он вас очень любит, Диана?

— Очень!..

«Ну и ну! — подумал виконт д’Эксмес. — Он, может, считает ее своей дочерью…»

— Одно лишь меня удивляет, — сказал он вслух. — Как это он ухитрился целых двенадцать лет не видеть вас и держать вас вдали от себя, в Вимутье, в заброшенности и безвестности? Вы никогда, Диана, не спрашивали отца о причине прежнего столь странного равнодушия к вам?

— О, это не он, не он был ко мне равнодушен!

— Но в таком случае кто же?

— Кто же, как не госпожа Диана де Пуатье, так называемая моя мать!

— Почему же она мирилась с сознанием, что вы покинуты, Диана? Чего ей приходилось опасаться? Муж ее умер… Отец умер…

— Разумеется, Габриэль, — сказала Диана, — и мне трудно, чтобы не сказать — невозможно, найти оправдание этой странной гордости, под влиянием которой госпожа де Валантинуа никогда не соглашалась официально признать меня своим ребенком. Вы, видимо, не знаете еще вот чего. Сперва она добилась у короля согласия на то, чтобы утаили мое рождение. На мое возвращение ко двору она согласилась только по настоянию и чуть ли не по приказу короля. Она даже не пожелала назваться матерью в акте о моем узаконении. Я на это не жалуюсь, Габриэль: ведь если бы не эта странная гордость, я бы с вами не познакомилась. Но меня все же не раз огорчала ее неприязнь ко мне.

«Неприязнь, которая, быть может, не что иное, как угрызение совести, — подумал с отчаянием Габриэль. — Она обманывала короля, но обманывала с оглядкой, пребывая в вечном страхе».

— Но что волнует вас, мой друг? — спросила Диана. — Почему задаете вы мне все эти вопросы?

— Просто так, Диана… Сомнение моего беспокойного ума… Но вы не волнуйтесь, Диана. Если мать относится к вам холодно и чуть ли не враждебно, то отец вполне искупает своею нежностью холодность матери, Диана. Ведь при появлении короля вам, должно быть, становится легко, ибо сердце ваше чует в нем истинного отца.

— О, конечно! — ответила Диана. — И в первый же день, когда я увидела его, такого ласкового, такого доброго, я сразу же почувствовала к нему сердечное влечение. Я с ним предупредительна и нежна не из расчета, а по какому-то внутреннему наитию. Не будь он королем, я бы не меньше любила его: он же мой отец.

— В таких вещах чувство не обманывает никогда! — восторженно воскликнул Габриэль. — Моя Диана! Дорогая! Как хорошо, что вы так любите своего отца и чувствуете в его присутствии радостное волнение! Эта трогательная дочерняя любовь делает вам честь, Диана.

— И хорошо, что вы ее понимаете и одобряете, мой друг, — сказала Диана. — Но теперь поговорим немного и о себе, о нашей любви. Знаете, Габриэль, сегодня отец снова мне сказал: «Дорогое дитя, будь счастлива! Твое счастье осчастливит и меня!» Итак, сударь мой, уплатив долг признательности, не будем забывать и самих себя.

— Это верно, — задумчиво протянул Габриэль, — да, это верно… Что ж, заглянем в наши сердца и посмотрим, что в них творится. Откроем их друг другу.

— В добрый час! — ответила Диана. — Это будет просто чудесно!

— Да, чудесно… — печально повторил Габриэль. — Скажите, Диана, какое у вас чувство ко мне? Оно слабее, чем к отцу?

— Гадкий ревнивец! — воскликнула Диана. — Знайте же: это чувство совсем другое. Во всяком случае, его трудно объяснить. Когда государь передо мною, я спокойна, сердце бьется не сильнее обычного… А когда я вижу вас… страшное смущение, несущее мне муку и радость, разливается по всему моему существу. Счастье быть с вами…

— Замолчи, замолчи же! — вскричал Габриэль вне себя. — Да, ты любишь меня, и поэтому мне страшно…

— Как вас понять, Габриэль? — удивилась Диана. — Отчего вас так выводит из себя мое признание? Какая опасность может таиться в моей любви?