Две души Арчи Кремера (СИ)

Собственно говоря, этот самый Зоннберг занимался наукой только поначалу. И без особой натяжки можно было даже сказать, что эти занятия наукой доставляли ему удовольствие. Юноши и девы во все времена любили что-то исследовать, пробовать себя в самых разных качествах, и Дамиан Зоннберг исключением не был. Но куда большее удовлетворение приносила ему возможность распоряжаться теми, кто исследовал. Получив уже свой диплом, Дамиан Зоннберг присматривался, куда бы пристроиться, чтобы не просто над пробирками корпеть, а сидеть в кабинете размером побольше и жонглировать голографическими экранами. Но у начальства были свои родственники, знакомые, родственники знакомых и знакомые родственников, и Дамиану Зоннбергу с неприглядным фактом в биографии - «выбился из низов» - рассчитывать на теплое местечко подальше от лабораторий и поближе к административным этажам особо не получалось. Но чтобы он – да сдался? В школе смог выбить себе стипендию, в университете не гнушался расталкивать всех локтями, чтобы подобраться поближе к кормушке – ко всяким там общественным фондам, да еще и какую-никакую прибавку к своей стипендии получал. А уж во взрослой жизни и вовсе можно было позволить себе много самых разных ходов. Главное, чтобы шито-крыто было.

Мечтать о своем кабинете на высших административных этажах, свите помощников и прочее – это одно; получить это могло оказаться совсем непростым делом. У Дамиана Зоннберга была возможность выбора, как и всегда, как и у всех. Становиться одним из научных работников средней степени незаменимости, постоянно чувствовать за плечом обжигающе холодное дыхание недофинансирования, реструктуризации, сокращения и других политических штук – и самому решать, кого сокращать, что финансировать и реструктуризировать. Учитывая тот прискорбный факт, что способности Дамиана Зоннберга к науке оказывались сильно средними на фоне тех же однокурсников, добавив к этому тот редкий случай, когда Дамиан Зоннберг объективно оценивал свои возможности – а тут так и вообще честно оценил их как средние, а кабинет хотелось, карьера его была практически решена. Все бы хорошо, он, став средненьким чиновником в не очень значительном ведомстве, вроде как получил возможность карьерного роста, но: стеклянный потолок. Начальство не то чтобы верило в генетическую предопределенность личных качеств вроде ума, управленческих качеств и что там еще – опасно было провозглашать такие вещи в государстве, которое декларировало чуть ли не на законодательном уровне да по десять раз на дню свои приверженности ко всем этим идеям свободы, равенства, братства, но назначать предпочитало не кого-то подозрительного из самых низов, а людей, им подобных, из одного круга. А взобраться на еще один этаж Дамиану Зоннбергу хотелось, а по возможности на два, или даже на три. Ему мог бы здорово подсобить какой-нибудь невероятный проект, успех которого – да хрен с ним, с успехом, главное, чтобы он было мегадолгосрочным – держал бы его у кормушки долго, очень долго. Только проекты все как-то не подворачивались.

Вице-адмирал космических войск Сигфрид Ромуальдсен о тех самых мегадолгосрочных проектах не мечтал: он их создавал. Умен был, стервец, время от времени скандален, один из тех, кого называли визионером. Начальство – вворачивало это словечко в таких местах, да еще и паузу перед ним делало такую многозначительную, что только дурак не понимал: начальство терпит ублюдка Ромуальдсена только из уважения к его заслугам и не в последнюю очередь из расчета на то, что Ромуальдсен придумает еще что-то. А чем дальше вниз, тем с большим благоговением говорили о Ромуальдсене: визионер; со все большим трепетом выговаривали это слово, во все большем почтении замирали, глядя куда-то вдаль, где предположительно Ромуальдсен обдумывает новую идею, которая в очередной раз прославит космические войска.

Ромуальдсен был тем еще ублюдком, если честно. Женат был, не без этого. Прямо в Космической академии женился на одной очень алчной до офигенных перспектив дуре, прямо в своем первом гарнизоне начал ее поколачивать, а в третий прибыл уже без нее. Жена его потерялась где– то на переезде, на развод подавала дистанционно, и неизвестно, кто и как с ней говорил, а также сколько ей эти неизвестные пообещали или чем пригрозили, но развод прошел тихо– мирно. Особенно если учитывать, что Ромуальдсен совершенно не умел копить деньги, хотя и умел их зарабатывать. Так что делить им было нечего. Что с женой сталось, Ромуальдсена не интересовало совершенно, через десять лет он и вспомнить не мог, как ее зовут. С тех пор предпочитал очень формальные связи с дамами из обслуживающего персонала, по сути напоминавшие визиты в бордель и обходившиеся примерно так же дорого. Начальство и на это смотрело сквозь пальцы, потому что Сигмунд Ромуальдсен мог быть говнюком с посторонними, не меньшим говнюком с коллегами, но это компенсировалось его изобретательностью и невероятной работоспособностью.