Две королевы

– Потому что не знаю, желает ли этого король, мой господин, я не хочу идти против его воли.

Марсупин живо ответил:

– Король Август, конечно, не посчитал бы это за зло, а напротив. Что касается старой королевы, та наглеет от послушания. Я знаю о том, что даже ваши слуги больше слушают её, чем вас.

Королева равнодушно улыбнулась.

– Терпением и мягкостью, – сказала она тихо, – многое можно сделать.

– Не со всеми! – прервал Марсупин. – Прежде всего не с королевой Боной. Тут речь о вашем достоинстве, о чести семьи; нельзя так дать топтать себя, унижать и этим подчинением вызывать в Боне ещё более дерзкие желания.

Елизавета, как будто боялась, что разговор подслушают, давала ему знаки. Марсупин на это совсем не обращал внимания, словно не понимал её. Напротив, он всё сильнее распалялся, открыто говоря против Боны, что, казалось, смущает и лишает смелости Елизавету.

Весь разговор вёлся таким образом; и хотя Марсупин силился вдохновить её храбростью и убедить сменить поведение, на больную, боязливую, слабую на первый взгляд Елизавету произвело это очень мало впечатления.

– Оставьте мне кое-что от собственной воли, – сказала она. – Возможно, эта не та минута, когда я могла бы выступить и должна.

Марсупин чувствовал, что она не хотела открыть ему душу, пытался добиться от неё какого-то признания и чрезвычайно удивился, найдя в таком робком существе, правда, мягкое, но непобедимое сопротивление. Чем сильней Елизавета на нём настаивала, тем больше итальянец упирался, желая её обратить. Напрасно.

Среди этих переговоров пришла Холзелиновна, которая потакала Марсупину и хотела прийти ему на помощь, но и она не смогла изменить настроения воспитанницы.

Наконец Елизавета спокойно сказала:

– Я хочу завоевать сердце моего супруга и пана, не временную победу над её величеством королевой. Поэтому позвольте мне сначала избежать всего, что может раздражать короля Августа. Вы знаете, как он привязан к матери. – Это не привязанность сына, – выпалил Марсупин, – это недостойные чары и колдовство, которые эта женщина бросила на старого и молодого. Но это не может продолжаться. Освободившись, молодой король стряхнёт это онемение.

Марсупин заново начал уговаривать, чтобы королева ехала к мужу. Королева отвечала, что должна ждать, когда Август этого пожелает, а уверена, что это последует.

Уловил ли Марсупин эту уверенность, с которой говорила Елизавета, угадать было трудно, но Холзелиновна услышала об этом с удивлением, а зная свою госпожу, не приняла это за пустое хвастовство.

Согласно своему решению, Марсупин, зная, что его долгое пребывание у королевы Елизаветы выведет из себя Бону до наивысшей степени, специально просидел несколько часов, тянул время, а когда в конце концов должен был её оставить, ещё у дверей повторил то же самое.

Понятливый и проницательный итальянец на этот раз в присутствии исполненной простоты молодой королевы оказался в том непонятном для него и унизительном положении, что, когда уходил, должен был признать, что не не понял её.

Как приветствовала его светлой улыбкой, так и попрощалась, подавая для поцелуя белую ручку и уверяя, что, даст Бог, всё сложится удачно. Она защищала Августа, ни на кого не жаловалась. Хотя в этот день было поздно, Бона, желая избавиться от итальянца, может, дала бы ему аудиенцию, зная, что у него письма, но Марсупин, который по той причине, что шпионил и высматривал, хотел бы остаться как можно дольше, пошёл к епископу и отложил аудиенцию на следующий день.

Оставшуюся часть дня он просидел у ксендза Самуэля, прошёлся по местечку, поговорил в стороне с разными людьми.

Его ждал такой же ночлег, как предыдущий, результатом которого стала пагубная лихорадка днём, теперь она вернулась ещё более сильной.

Первым делом на следующий день нужно было унять ужасную дрожь горячим и крепким напитком и посоветоваться с лекарем, но докторов королевы Боны Марсупин боялся, лекарств от них даже епископ принимать не советовал, поэтому он должен был остановиться на каких-то бабских лекарствах.

Бледный, уставший, едва держась на ногах, потому что его терзала внутренняя горячка, он пошёл с письмами к Боне.

Легко предвидеть, какой будет приём. Королева даже не думала делать вид, что ненависти к нему не чувствует. Аудиенция продлилась очень недолго.

Отдавая письма, итальянец доложил к ним не только горячие желания короля Фердинанда, но его усиленные требования, чтобы соединить супругов.

– А разве это от меня зависит? – прикрикнула королева. – Король, мой сын, может вызвать жену, приехать к

ней, делать что ему нравиться. Вы делаете меня ответственной за него! Это не моё дело!

Она презрительно отвернулась, а итальянец добавил:

– Весь свет знает о том, что тут делается только то, что прикажет ваше королевское величество. Поэтому и все глаза обращены на вас.

Бона с возмущением поднялась.

– Передай от меня любезный привет королю Фердинанду и скажи ему, что у моего сына собственная воля.

На этом аудиенция закончилась. Бона вышла.

Назавтра, когда утром к королю пришёл министр и застал там её с пылающим лицом, она сказала ему: