Две королевы

Сперва внесли подарки мужа, которые старый король сам от его имени из собственной сокровищницы приказал приготовить. Это были три роскошных ожерелья: одно бриллиантовое, другое из рубинов и изумрудов, третье из сапфиров с жемчугом. На каждом из них висела драгоценность, род медальона, на конце которых свисали большие жемчуга в форме груш. Восемьдесят пар чёрных соболей и для покрытия их восточная парча дополняли свадебный подарок.

За ними шёл подарок отца, Сигизмунда: опять три ожерелья, одно в виде цепочки для воротника, всё в бриллиантах, два из других драгоценных камней с жемчугом, с висевшим драгоценным камнём и крестом.

Последнее было как бы благословением.

Император Карл V через маркграфа Бранденбургского прислал свою обычную эмблему, чтобы напоминала о дарителе. Был это большой двуглавый императорский орёл из бриллиантов и рубинов, подвешанный на десяти бриллиантовых цепочках. С другой его стороны стояли две алмазные колонны с девизом Plus ultra! Карл V возвышался над столбами Геракла.

Дорогое украшение для шеи из алмазов и рубинов отличалось огромной жемчужиной, грушей на испанской цепочке.

Были это в самом деле прекрасные драгоценности, но их мелкие камешки по большей части много не стоили. Однако смотрелись великолепно.

Королева Изабелла Венгерская преподнесла к стопам племянницы императора четыре кубка, позолоченные, работы трансильванских немцев, эмалированная цепочка и несколько других безделушек.

Ежи Бранденбургский, муж Ядвиги, дочки старого короля, от себя, Людвик Палатин, Оттон Генрих, князь палатин Неубургский и несколько других немецих князей, и наконец Пётр, воевода Мултанский, каждый через личного посла преподносил в дар по большей части серебро, искусно сделанное и золочённое.

Из городов королевства превосходили Краков с тремя позолоченными кубками прекрасной работы, один из которых с гербом города, и Гданьск с подобным искусным сосудом, на котором была вырезана Юдифь. Елизавета казалась на неё вовсе не похожей.

Евреи тоже приподнесли позолоченный кубок.

Множество более мелких подарков мы обойдём.

Когда в начале после старого короля, казалось, очередь сразу переходит к Боне, маркграф Бранденбургский на мгновение задержался с подарком императора. Сигизмунд неспокойно обернулся. Бона сидела со стиснутыми губами, с ироничным выражением на лице, не гляди ни на сына, ни на его жену, холодная, равнодушная.

От неё действительно не было никакого подарка, ничего. Это всех поразило, особенно, может, послов императора и тех, кто прибыли с Елизаветой. Старый король опустил глаза, вздрогнул, заёрзал, поглядывая на Мациёвского, потом с упрёком посмотрел на Гамрата, который, рассевшись в кресле архиепископа, глядел в другую сторону. Молодая королева, постоянно благодарящая глазами и поклонами, казалось, не чувствовала, не видела этого недостатка. В группе людей это производило сильное впечатление, которое можно было заметить по несмелым взглядам, какие присутствующие украдкой бросали на своих приятелей и на двор Боны.

Итальянка действительно одержала этот временный триумф, потому что в гневе она решила показать жене сына неприязнь, но она была чересчур хитрой, чтобы по физиономиям послов императора, по лицу пани Солм и других не понять, что это отразится в Вене и Праге, и на Изабелле в Венгрии, и может почувствовать это на своих неаполитанских владениях.

На её лице было видно некоторое смущение и, так сказать, желание стереть слишком смелые шаги.

Во время пира Бона, которая сидела рядом с мужем, несколько раз пыталась втянуть его в разговор. Он поворачивался к ней хмурый, с презрительным и гордым лицом, но не сказал ни слова. По правде говоря, это молчание у Сигизмунда было не в диковинку, но в эти дни оно имело большое значение.

Он даже не смотрел на жену и занят был женой сына и гостями. Сигизмунд Август, как можно было заключить из его физиономии, злился на мать за публичную сцену, которую хорошая политика не советовала. В глазах всех Бона читала обвинение.

Это привело её в некоторую горячку. Гневаться на себя она не умела, была зла на всех.

Этот день, отравленный с утра фальшивым шагом Боны, тянулся долго, вроде бы на развлечениях, а в действительности на мучительных церемониях. Старая королева старалась помешать сближению супругов, и в этот день они не соединились; но приказы Сигизмунда, заранее назначенный неумолимый церемониал вынудили её сдаться – и королеву Елизавету вместе с мужем отправили в их спальню.

Чуть только это случилось, а старый король приказал отнести себя в свою комнату, сильно нуждаясь в отдыхе, Гамрат из обеденной залы поспешил за Боной в её комнаты. Итальянка шла взволнованная, покрасневшая от гнева, и не заметила, когда он подошёл к ней. Только когда она повернулась в своей комнате к сопровождающим её девушкам, увидела идущего за ней архиепископа.

Его лоб был нахмурен, а лицо мрачным. Королева бросилась на стул, отстёгивая цепочки и снимая украшения, которые с гневом бросила на стол.

Перед ней стоял архиепископ.