Две королевы

Тем не менее Мария была настоящей знаменитостью. Толпы людей собирались ради того, чтобы посмотреть на ее венчание в соборе Нотр-Дам в Париже и на торжественный въезд в Эдинбург и Перт. После возвращения в Шотландию она привнесла в скучную рутину шотландского двора нечто новое, более живое и интересное. Когда ее в последний раз вели по улицам Эдинбурга, прежде чем отправить в Лох-Ливен, крики «сожгите ее, сожгите ее!.. убейте ее, утопите ее!» раздавались вовсе не из толпы горожан — это кричали специально отобранные люди, расставленные по всему маршруту лордами конфедерации.

Что касается самих этих лордов, кодекс чести которых основывался на верности клану и местных связях, то они придерживались совсем иных правил игры. Любовь и верность покупалась, как любой другой товар. Для Марии это превратилось в неравный бой. По всей видимости, она была не пешкой в политической игре и не сиреной, склонной манипулировать людьми, а знатоком человеческого характера, способной обращаться с людьми не менее искусно, чем ее английская кузина и соперница. Она наслаждалась своей ролью королевы и на какое-то время сумела объединить раздираемую распрями и опасно нестабильную страну. Вопреки распространенному стереотипу, которого придерживался Нокс, она умела управлять, руководствуясь не только чувствами, но и разумом. На самом деле ее возвращение в Шотландию из Франции прошло так успешно, что уже через полгода Мейтланд сообщал Сесилу: «Королева, моя госпожа, ведет себя так достойно во всех отношениях, как того можно только желать. Если что-то упущено, вина скорее лежит на нас».

Мария была королевой до мозга костей. Наиболее ярко это проявлялось в ее желании защитить свое достоинство и сохранить лицо. Тем не менее она могла быть капризной, удивительно наивной и слишком доверчивой. Она проявляла наивность в своем убеждении, что кровь гуще воды и что ее дядя, кардинал Лотарингский, и единокровный брат Морей не поставят свои интересы выше ее интересов; и такое повторялось неоднократно. Она наивно предполагала, что Босуэлл любит ее просто потому, что она любит его. Она была наивной, сбежав в Англию после поражения при Лангсайде и ожидая, что Елизавета поможет ей вернуть утраченный трон. Но ярче всего наивность Марии проявилась в ее предположении, что сын, совсем не помнивший мать, никогда ее не предаст.

В глубине души она верила в судьбу. Отвергнутая своими дядями или шотландскими лордами, она каждый раз пыталась снова навести мосты, пока убийство Дарнли не исключило такую возможность. Ее храбрость никогда не ставилась под сомнение. Даже Нокс одобрительно отзывался о ее «мужской» способности настоять на своем в столкновении с Дарнли после убийства Риццио, когда ей удалось переиграть его и вместе с ним под покровом бежать из Холируда; будучи на последних месяцах беременности, она верхом преодолела путь до Данбара, останавливаясь только тогда, когда ее начинало тошнить. Мария два раза пыталась бежать из Лох-Ливена на лодке, причем второй раз успешно, а после сражения у Лангсайда проскакала шестьдесят миль без остановки.

Мария изо всех сил пыталась сохранить брак с Дарнли, несмотря на его недопустимое поведение. И только угроза государственного переворота заставила ее поместить Дарнли под домашний арест в замке Крейгмиллар. Выйдя за Босуэлла, Мария старалась делать вид, что все в порядке, даже после того, как он сбросил маску и перестал сдерживать себя. За все годы неволи она ни разу не позволила себе слабости. Слуги строго придерживались протокола королевского двора в изгнании, а Мария всегда следила за свой внешностью, хотя в уединении своей спальни с болью и отчаянием смотрела, как редеют ее волосы и увеличивается окружность талии. Она была полна решимости соответствовать своему образу, несмотря на то что молодость и красота неумолимо покидали ее, и тратила очень много денег и сил, чтобы получить самую роскошную одежду и драгоценности, которые носила в замкнутом мирке своей тюрьмы.