Две королевы

Впоследствии протестанты обвиняли Марию и ее семью в заговоре с целью убийства восьми шотландских посланников на пути домой. Четверо шотландцев умерли от загадочной болезни еще до того, как вернулись на корабли, и поэтому обвинение в отравлении напрашивалось само собой. Однако никаких доказательств этого заговора не существует: в письмах к матери Мария с уважением отзывалась об умерших посланниках и отмечала эпидемию чумы, в то время опустошившую Францию, особенно в окрестностях Амьена и портов на побережье Ла-Манша.

Более правдоподобным выглядит рассказ о том, что кардинал Лотарингский убеждал посланников передать Франции «имперскую корону» Шотландии (ту самую, которой Мария короновалась в Стирлинге). Он хотел, чтобы корона хранилась в аббатстве Сен-Дени, в королевском некрополе, одном из самых священных мест Франции. Главный принцип династического плана Гизов заключался в том, что любой дофин будет королем Шотландии вне зависимости от того, останутся у Марии наследники или нет, и подчиненное положение страны сохранится навечно.

Никто в Шотландии об этом не знал. Свадьбу Марии отпраздновали в Эдинбурге кострами и шествиями, а когда вернулись четыре оставшихся в живых посланника, парламент по собственной воле предложил дофину «брачную корону»; это была высочайшая честь и самое большое достижение Марии де Гиз как регента, поскольку Франциск становился законным королем Шотландии с перспективой коронации в Стирлинге. Это звание предполагало, что у него есть право сохранить трон для династии Валуа, если у Марии не будет детей.

Как только Франциск был удостоен этой чести, Гамильтоны — родственники и сторонники герцога Шательро и наследники шотландского престола, если Мария останется бездетной, — объединились с протестантами и выступили против передачи короны. В результате корону так и не отправили дофину. Указ парламента официально не был аннулирован, но и не был исполнен. Непокорными лордами руководило стремление сохранить свои права и привилегии. До сих пор альянс с Францией им не угрожал, поскольку власть регента была ограничена Хаддингтонским договором. Но когда Мария вышла замуж за Франциска, настроения стали меняться. Лорды поняли, что ее статус будущей королевы Франции может означать, что она навсегда останется отсутствующей королевой Шотландии. Это была серьезная перемена. Шотландия могла навечно превратиться во французскую провинцию, как того хотели Генрих II и Гизы. В отличие от французских все шотландские панегирики в честь свадьбы подчеркивали равенство Шотландии и Франции.

В разгар этой династической суматохи произошло важное событие, отразившееся на политической карте всей Европы. Мария Тюдор, сорокадвухлетняя королева Англии, была смертельно больна. Она уже давно страдала от сильных головных болей и болей в животе, а также от аритмии. В последние месяцы жизни она почти ослепла. Ее здоровье было подорвано ложной беременностью, когда в 1555 г. у нее увеличилась матка, а в груди появилось молоко. В радостном ожидании она удалилась в свои покои, но через три месяца вышла оттуда совершенно раздавленной. Филипп II был недоволен женой, которая была старше его на одиннадцать лет. Он находил ее сексуально непривлекательной и в шутку называл «тетушкой». Однако он очень хотел от нее сына. В августе 1555 г. он внезапно покинул жену — уехал в Брюссель, чтобы возобновить войну с Францией, и вернулся лишь в 1557 г. совсем ненадолго и только ради объявления войны Англии.

Мария Тюдор умерла 17 ноября 1558 г., и с этого момента у династического проекта Валуа, который казался не более чем фантазией — романтическим полетом воображения, выраженным пышными празднованиями и поэтическими аллегориями, но не имевшим надежд на политический успех, — появились реальные перспективы.

В Лондоне королевой провозгласили Елизавету, младшую сестру Марии Тюдор и кузину Марии Стюарт. Ей было на тот момент двадцать пять лет. Образование она получила практически такое же, как Мария, но, в отличие от юной королевы Шотландии, не выказавшей особых успехов, Елизавета показала себя способной ученицей. Она свободно говорила на французском и итальянском, немного знала испанский. Она «с готовностью и хорошо» изъяснялась на латыни и «средне» на греческом. Елизавета ни в чем не уступала своим самым способным наставникам и даже в возрасте шестидесяти лет могла обратиться к иностранному послу с импровизированной речью на латыни. Ее любимыми предметами были Священное писание, история, классическая литература и музыка, и если Мария уверенно, хотя и не блестяще, играла на клавикордах и лютне, то Елизавета виртуозно владела клавесином.