Две крепости

Голос Фарамира упал до шепота: — Но вот что я узнал или домыслил и с тех пор храню эту тайну в моем сердце: Исильдур снял что-то с руки Неназываемого и ушел из Гондора, и с тех пор его не видел никто из смертных. Здесь, думалось мне, кроется ответ на вопросы Гэндальфа. Но, казалось, эта история была интересна лишь любителям древних преданий. Даже когда мы обсуждали смысл загадочных слов из нашего сна, мне не пришло в голову, что, может быть, Проклятие Исильдура и есть та самая вещь. Ибо согласно единственной известной нам легенде, Исильдур попал в засаду и был сражен оркской стрелой, и Митрандир никогда не рассказывал мне иного.

Я пока не могу догадаться, что это была за вещь. Вероятно, опасное наследие Великой Власти. Страшное оружие, изобретенное, может быть, Повелителем Тьмы. Если эта вещь дает преимущество в битве, я без труда поверю, что Боромир, гордый и бесстрашный, часто безрассудный, всегда пекущийся о победе Минас-Тирита (и, значит, о собственной славе) мог возжелать ее для себя, поддаться искушению. Какая жалость, что он отправился с таким поручением! Отец и старейшины выбрали бы меня, но он выступил вперед и заявил, что как старший и более решительный (и то, и другое верно) сделает это сам и никто его не удержит.

Но более не бойтесь! Я не взял бы эту вещь, даже валяйся она на дороге. Даже если бы Минас-Тириту грозило разрушение и только я мог бы спасти его, употребив оружие Повелителя Тьмы во благо родному городу и к своей славе. Нет, я не хочу таких побед, Фродо, сын Дрого.

— Этого не хотел и Совет, — заметил Фродо. — И я. Я вообще предпочел бы не иметь дела с подобными вещами.

— Что касается меня, — продолжал Фарамир, — я хотел бы вновь увидеть при королевском дворе Белое Дерево в цвету, возвращение Серебряной Короны и мир в Минас-Тирите... Минас-Анор, полную света, как встарь, высокую и прекрасную, прекрасную как королева меж других королев, не госпожу среди множества рабов, нет, даже не добрую хозяйку добровольных рабов. Без войны не обойтись, покуда мы защищаем свои жизни от разрушителя, который стремится поглотить все, но я не из тех, кто любит блестящий меч за его остроту, стрелу – за ее быстроту, а воина – за его славу. Я люблю лишь то, что они защищают: город нуменорцев, его древность, живущие в нем воспоминания, его красоту и мудрость.

А посему не бойтесь меня! Я не прошу вас рассказать мне больше. Я даже не прошу сказать, близки ли к истине мои догадки. Но если вы доверитесь мне, то я, может быть, сумею дать вам совет, в чем бы ни состояла цель вашего нынешнего странствия, – да, и даже помочь вам.

Фродо не отвечал. Он боролся с желанием получить помощь и совет, со стремлением поведать этому серьезному молодому человеку, чьи слова казались столь мудрыми и прекрасными, все, что накопилось у него в душе. Но что-то удерживало его. На сердце у него было тяжело от страха и печали: если из Девяти Путников и впрямь остались лишь они с Сэмом (а казалось, так и есть), значит, он один отвечает за то, чтобы сохранить их дело в тайне. Лучше незаслуженное недоверие, чем поспешные слова. К тому же, когда Фродо смотрел на Фарамира и слушал его голос, в его памяти живо воскресало воспоминание о Боромире, об опасной перемене, вызванной в нем Кольцом-искусителем: братья были не похожи друг на друга – и в то же время очень похожи.

Некоторое время все шли в молчании, серо-зелеными тенями скользя под старыми деревьями; ступали бесшумно, в кронах пели многочисленные птицы, и солнце отражалось в глянцевом пологе темной листвы вечнозеленых лесов Итилиена.

Сэм не принимал участия в разговоре, хотя слушал внимательно. В то же время его острый хоббичий слух вбирал все негромкие лесные звуки, раздававшиеся вокруг. Он заметил, что за весь разговор ни разу не всплыло имя Голлума. И был рад этому, хотя чувствовал: не следует надеяться на то, что он никогда не услышит его снова. Вскоре хоббит убедился в том, что хотя они шли особняком, поблизости было множество людей – не только Дамрод и Маблунг, то на миг показывавшиеся из тени впереди, то вновь нырявшие в нее, но и другие, повсюду; все они тайно и быстро пробирались в какое-то условленное место.

Один раз, словно слабая щекотка подсказала ему, что за ним следят, Сэм неожиданно оглянулся, и ему почудилось, будто за дерево скользнула маленькая темная фигурка. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом, и снова закрыл его. «Я в этом не уверен, — сказал он себе, — зачем же напоминать о старом негодяе, если они предпочитают забыть о нем? Я и сам хочу забыть о нем!»

Так они шли, пока деревья не поредели, а под ногами не начался крутой спуск. Тогда они снова повернули, направо, и вскоре подошли к речке в узкой расселине – это был тот же ручей, что высоко наверху вытекал из круглого озера, только выросший в бурный поток, низвергавшийся по бесчисленным каменистым уступам глубокого русла под сенью ветвей падуба и бука. На западе виднелись в дымке низины и широкие луга, а еще дальше закатное солнце играло на широких водах Андуина.