Две любви

Гасконцы и все южные люди со своей стороны устроили между двумя деревьями маленькие алтари, убранные белыми тканями, вышитыми блёстками, маленькими крестами, маленькими резными изображениями, бережно принесёнными издалека домашними богами, которые были для них одинаково дороги, как и оружие.

Смуглые и худощавые лица выражали рвение южной веры, и их чёрные глаза были глубоки и дико блестели.

Эльзасцы и лотарингцы с белокурыми волосами держались в стороне. У них были маленькие немецкие куклы из дерева и ярко раскрашенные изображения, представляющие вифлеемские сцены с яслями и младенцем Иисусом, с лежащим волом, блаженной Марией и святым Иосифом, пастухами и волхвами. Они сидели пред этими предметами со счастливыми лицами, распевая гимны.

Что касается вельмож и рыцарей, то Жильберт видел некоторых из них прогуливающимися, как и он. Другие сидели перед своими палатками. Проходя он видел здесь и там через отверстие некоторых палаток рыцарей, молящихся на коленях, и слышал, как они пели гимны.

На французской линии более, чем в одной большой палатке, были приподняты занавесы, и Жильберт видел там мужчин и женщин, живших вместе. В женщинах он узнал гречанок, и веки их были начерчены; он отвернулся от этого зрелища, с отвращением убеждаясь, что происходят подобные вещи накануне Рождества.

Далее несколько бедных солдат в куртках из овечьей кожи и натянутых лосинах стояли на коленях перед большими ширмами, на которых висели раскрашенные изображения, похожие на иконы. Эти люди были красивы, с тщательно расчёсанными бородами, а их длинные и мягкие волосы падали на их плечи прекрасно приглаженными, волнистыми прядями.

Один из них, священник их культа, стоял и повторял на распев молитвы, и время от времени воины склонялись и прикасались лбами пола.

– Славим Господа Иисуса Христа! – пел священник.

– Во веки веков, аминь! – ответили солдаты. Хотя они пели на чешском языке, но Жильберт понял, что они верили и молились серьёзно.

Таким образом он шёл более часа, и его настроение мало-помалу рассеялось. Он чувствовал, что для него был честью выбор его проводником среди опасностей этого бесчисленного множества в сто тысяч человек, которые в течение двух месяцев были под его надзором и оставались доверенные ему, пока их не проводил до Сирии.

Затем в полночь он следовал за большой процессией позади короля и королевы. Жильберт скромно стушевался в рядах, его слуга был возле него и нёс факел, так что на его лицо падал полный свет. Кто-то его узнал и сказал соседу:

– Это Жильберт Вард!

В одну минуту по всей линии пробежало известие, что он был там, и через несколько минут явился запыхавшийся посланный, спрашивая его, а герольд Франции, Монжуа Сен-Дени, пришёл от имени короля и королевы просить его занять видное месте. Он последовал за герольдом, а впереди них по приказу Элеоноры шёл скороход.

– Дайте дорогу проводнику Аквитании! – восклицал громким голосом скороход.

Рыцари и воины расступились, и высокий англичанин прошёл между ними, учтиво кивая головой тем, кто уступал ему дорогу, и благодарил их за оказанную ему большую честь. Он слышал своё имя, произносимое как теми, лица которых были освещены факелами, так и остававшимися в тени.

– Вы хорошо поступили! – кричали одни.

– Да благословит Бог проводника Аквитании! – кричали другие.

Все эти голоса так его хвалили, что у него сделалось отрадно на сердце.

Он следовал за герольдом, который провёл его на назначенное место в процессии, в первый ряд великих вассалов обоих государств и сейчас же после дворян сюзеренов.

Так как он был выше всех, то мог смотреть над их головами и видел короля и королеву в их мехах, когда они шли рядом, предшествуемые епископом и патерами.

Движение, произведённое приходом Жильберта, обратило внимание Элеоноры, и она обернулась; через дымный свет факелов её глаза встретились с глазами Жильберта. Она взглянула на него печально, как будто хотела дать ему понять что-то, чего не могла сказать.

Но он не хотел говорить, если бы даже имел возможность это сделать, так как его мысли следили за другим предметом.

Процессия направилась к королевскому алтарю, устроенному под открытой палаткой, на обширном пространстве, так что все это множество людей могло, преклонив колени на траве, видеть и слышать службу. Все встали на колени; бароны и главные вассалы на маленьких подушечках, тогда как перед королём, королевой и владетелями Савойи, Эльзаса, Лотарингии, Богемии и Польши стояли рядами богатые молитвенные стулья.