Две недели до любви

Меня же больше шокирует другое. Я замечаю, что Бобби уронил свой стаканчик, и меня передергивает. Коричневая пенящаяся жидкость, испещренная осколками льда… Вот что отвратительно, а совсем не полупереваренный ужин на полу. Я смотрю на стаканчик, не отрывая глаз, и мне кажется, что Хэнк должен обозначить область желтой лентой, как делают с местами преступлений. Ну а что? Каждый, кто видел мою последнюю игру, знает, что разлитая газировка так же опасна, как нож, пуля или машина без тормозов.

В голове у меня паникой пульсирует свист судейского свистка. Я снова слышу шокированный вздох толпы. И свой собственный вопль, который был громче и свистка, и коллективного стона фанатов. Мой крик разрезал мне горло, как самый острый нож.

– Если от твоей рвоты пахнет алкоголем, держись у меня, Уилкокс! – вопит Хэнк (эту фразу он произносит каждый год, заменяя только фамилию в конце). Он выбегает из кухни с покрасневшим лицом, с которого градом струится пот.

Футболисты охают и показывают друг на друга пальцами. В зале раздается их: «Я не приносил бутылку, это не я, вы что». Стулья скребут по полу. Бутылку бурбона уносят под накачанным бицепсом футболиста. Наш стол тоже пустеет; Гейб толкает меня локтем и тычет мне носом в ухо.

– Пошли, – бормочет он, и его дыхание теплой волной ласкает мне шею. – Давай.

Мы выходим наружу и становимся маленькой кучкой под нарисованным на зеркальном окне куском пеперони. Входная дверь пиццерии открывается и закрывается ритмично, словно раскачиваются качели на детской площадке. Мы – бывшие орлицы-баскетболистки – медлим в сторонке, неловко переминаясь сандалиями на гравии тротуара, а они – бывшие старшеклассники школы Фэйр Гроув – набиваются в машины, припаркованные вдоль обочины. Вот-вот официально наступит время гонок по склону, промываний желудка и зачатий.

Мы смотрим друг на друга, зная, что после финальной сирены счет игры уже не изменить. Пришла пора обниматься на прощание, натягивать фальшивые улыбки и притворяться, что мы в восторге от того, что выпустились из школы. Притворяться, что мы не мечтаем о волшебном пульте, который перемотал бы этот период нашей жизни на самое начало.

Особенно я. Правда, мне придется отмотать еще дальше, чем остальным участницам команды: я бы начала с тренировок в гараже, ежедневных пробежек, нагрузок на суставы, стресса, перенапряжения. Мы с Гейбом все еще собираемся вместе поступать в колледж, как и планировали с самого начала выпускного класса. Правда, теперь приходится выбирать что-нибудь попроще: Университет штата Миссури. Это в Спрингфилде, всего 25 километров от моего порога. Туда уже поступили старший брат Гейба и три четверти выпускников Фэйр Гроув из тех, кто вообще собирался учиться дальше. Гейб пойдет на журналистику, как и планировал, а я… а куда же пойду я?

Ночную темень прорывает чей-то крик, похожий на писк сдувающегося воздушного шарика. Группка школьных шутников набилась в салон пикапа. Шон Грейсон, питчер нашей бейсбольной команды и фотограф в школьной газете, безоговорочно победивший в номинациях «Лучшая улыбка» и «Клоун класса», месяц назад крикнул Гейбу, чтобы тот перестал пускать на меня слюни и хоть раз взглянул в камеру (мы тогда позировали для фото «Лучшая школьная пара»). Теперь он сидит, высунувшись из окна машины по самый пояс, и машет мне рукой.

– Эй! Челси! Лови! – вопит он, кидая в меня каким-то предметом. Я инстинктивно наклоняюсь вперед и раскрываю ладони, словно принимая пас.

Грузовик, накренившись, удаляется по улице, а вместе с ним – радостные возгласы пьянящей свободы. Я поворачиваю предмет в руках. Это упаковка презервативов.

Я покрываюсь мучительным румянцем, а моя команда начинает ретироваться в глубь улицы, выкрикивая все эти нелепые «вуху» и «о-ля-ля». Я хочу заорать на них, хочу, чтобы они перестали. Не так мы должны были попрощаться. И все-таки я стою тут, как последняя идиотка, окаменев от ужаса, и по мне сразу можно догадаться, в чем дело: я девственница.

Само слово какое-то нелепое. Девственница. В нем есть что-то инфантильное, жалкое и старомодное. Мне вспоминается черно-белое, с помехами, видео из пятидесятых: группа девочек в кринолинах и гольфиках сели в круг слушать лекцию о том, как защитить свою невинность.

– Ну ладно, оставим вас наедине, – поддразнивает Тереза, а Меган, Ханна и Лили подхватывают: «Мы бы пожелали тебе удачи, но зачем она тебе» и «Третий лишний, понимаю-понимаю».

Я раскрываю рот, но слова застряли внутри. Моя команда – впрочем, нет, уже не моя – поворачивается спиной и превращается в четыре пары карманов на задней стороне джинсов, четыре пары босоножек, шлепающих по пяткам, и четыре мерно покачивающихся хвостика.

Проходящие мимо выпускники замечают презервативы в моей руке и издают одобрительные «ого» и «вот это я понимаю». Я пихаю упаковку в сумочку и поправляю прическу.

Гейб берет меня за руку. У него такие прохладные пальцы, особенно по контрасту с моей горящей от смущения ладонью. Будто ныряешь в свежие простыни жаркой летней ночью.