Две недели до Радоницы

– Ладно, шутки кончились, Бончик, – сказал он сухим тоном. – Давай я расскажу тебе, что сейчас будет.

– Где мои родные?! Где мои друзья?! – вскричал я. В запястья впились наручники – в порыве гнева я подался в сторону своего мучителя.

– Неважно, где твои родственники. Тебя это больше не должно волновать. Забудь о своей семье.

– Как это забудь?! – взревел я, – А ну отпусти! Отпусти меня!

Из последних сил я попытался вскочить вместе со стулом и огреть Лукаса в его противный оскал. Но стул оказался слишком тяжелым, а может я настолько ослаб – стоило мне чуть подняться, как цепь наручников резко дернула меня обратно.

– Ты тратишь впустую силы. Зачем? – спросил Лукас, – Ты ничего не сможешь изменить. Ни на что повлиять. Ты здесь только для того, чтобы сделать единственный выбор.

– Какой еще выбор?

– Выбор, который сделал когда-то твой отец.

– Я не понимаю… Где мой отец? Ты знаешь, где мой отец?

– Прекрасно знаю. Збышек у меня в плену.

– Ты врешь! Покажи мне его.

– Всему свое время, Андрей. Ты обязательно увидишь своего отца. Только чуть позже. После того, как выслушаешь мою историю.

Я не верил Лукасу до конца, однако после его слов все мое существо наполнилось эйфорией. Я знал! Я знал, что отец был жив. Это значило, что все годы, пока я сохранял надежду на встречу с ним, не были напрасны. И если он был здесь, то мы что-то придумаем. Обязательно найдем способ бежать от этого психа.

– Не спеши радоваться, – усмехнулся Лукас, – Ты питаешь надежды на чудесное спасение, но я буду предельно откровенен: я ненавижу твою семью. И я хочу вас уничтожить.

Я посмотрел в его глаза, когда он произносил последнюю фразу. Холодный, решительный взгляд. Ни тени иронии или шутки. Я снова почувствовал морозное дыхание пещеры и непроизвольно вздрогнул. Следующую фразу Лукас сказал с клокочущей ненавистью на донышке горла:

– Долгое время я ждал расплаты за то, что сделал Збышек. Ой как долго.

С каждым словом его охватывало какое-то нехорошее возбуждение. Он смотрел на меня уже не снисходительной ухмылкой победителя – нет, вид у него был сейчас точно такой, как у моего первого работодателя в Москве в тот памятный вечер. Я был беспомощным домашним животным, на котором хозяин вдруг решил выместить накопившийся гнев. Я сбросил с себя мрачное наваждение, помотал головой и выпалил:

– Мой отец тебе ничего не сделал! Вы были друзьями, я знаю!

Только я это сказал, Лукас взметнулся со стула и навис надо мной. Он закричал, будто в исступлении:

– Друзьями?! Да! Да! Мы были друзьями! И именно поэтому я ненавижу твоего отца! Ненавижу за то, что он сделал!

В приступе сильного возбуждения он вырвал руки из карманов. Ладони оказались скрыты под черными перчатками. Да чего он их прячет, в конце концов? Лукас громко выдохнул и опустился обратно на стул.

– Сейчас ты узнаешь, что сделал твой отец, – сказал он намеренно сдержанным тоном, – Точнее, чего он меня лишил.

– Ну расскажи! – с вызовом бросил я, – Расскажи, что такого он сделал! Скажешь, он виноват в том, что ты продаешь оружие и наркотики в крае, отправляешь девушек в бордели? Это все ты, Лукас! Ты сделал такой выбор!

– Выбор… – усмехнулся Лукас, – Это слово несет для меня большую иронию. Но сначала ответь мне, кем хотел стать в детстве?

Я растерялся от этого вопроса. К чему он клонит?

– Каждый из нас хочет кем-то быть в этом мире, – продолжал Лукас, – Так вот, когда я был маленьким, я хотел быть хирургом. Оперировать на сердце. Ты слышал про Религу?

Я кивнул. Когда жил в Москве, то почитывал «National Geographic» и знал это имя. Збигнев Релига. Первая успешная пересадка сердца в Польше.

– Я родился и вырос в Польше, Андрей. В жуткой коммунистической бедности. Мы с родителями часами стояли в очереди в магазины. Занимать ее надо было очень рано, а то продуктов на всех не хватало. Мы ели мясо всего раз в неделю, представь себе. Хотя мясом это было трудно назвать – скорее какая-то вязкая масса из консервной банки. Вкус был отвратный. А когда Ярузельский объявил военное положение, стало еще хуже – прилавки почти везде опустели, и даже еду приходилось покупать на черном рынке.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Зачем я… – Лукаса так позабавил мой вопрос, что он даже запнулся, – Зачем я это рассказываю?! Да потому что ты понятия не имеешь, что такое бедность! Ты родился в Нагоре, где вы жили со своего огорода. Потом уехал в Москву, где было все на свете. Ты всегда жил в достатке. У тебя очень счастливое детство, Андрей. Но наше с твоим отцом поколение – поколение 80-х – больше всего на свете мечтало вырваться из нищеты. И тем противнее была эта нищета, чем больше мы узнавали, как хорошо там – на Западе. Но у меня не было никаких связей, чтобы сбежать из бедности. Однако я очень хорошо владел своими руками и мечтал выучиться на хирурга.

– И что же мешало?