Две недели до Радоницы

Это было совсем не то унылое прощание, что две недели назад, когда незнакомые люди стояли, пуская равнодушные слезы у ее гроба. Вся наша семья пришла сейчас почтить память бабушки. Это было настоящее прощание.

На выходе из кладбище нас ожидал Борис. Старый вояка заметно похудел. Знаменитый его мундир висел на нем почти мешком, лицо осунулось, выделив кости скул. Когда его и милицию выпустили из вагончика фуникулера, говорили, что он был совсем плох. Я мог представить – все-таки они провисели на огромной высоте без еды и воды целых 4 дня. Это унизительное заключение сказалось и на характере Бориса. В последовавшей беседе я чувствовал горечь и какое-то усталое разочарование.

– Андрейка, почекай, – обратился он ко мне.

– Я? – удивленно спросил, – Я думал, ты к отцу.

Батя улыбнулся и протянул старому другу руку. Но Борис будто не заметил его, руки не подал.

– С твоим отцом потом еще поразмавляем, – сухо проговорил он, – Есть справа44 до тебя.

– Какая?

– Будешь господарством заведовать?

Вот так так. Я не был готов к такому повороту и даже не знал, что отвечать. Только стоял и смотрел на Бориса непонимающим взглядом.

– Ну чего молчишь как рыба? – проворчал Борис, – Григорий тебя советовал. Сам знаешь, что Старого совета больше нет.

– Как нет? Ты же воеводой остался.

– Но то я остался, а вот Главы не было. Фагаса мы поперли – за то, что вонжа45 Лукаса этого посадил, не разглядел. Григорий теперь глава Совета.

– Он сам этого захотел?

– Хотел не хотел… Треба! Некому больше. Но то Глава совета есть, а Главы господарства не маем. Шукаем теперь.

Я точно не мог быть главой господарства. Мои познания в экономике были очень скудными, да и быть частью Совета мне вовсе не хотелось. Кроме того, я помнил, что Григорий сам прекрасно разбирался в господарстве и, скорее всего, искал помощника, а не полноценного главу. Я вдруг вспомнил, что обещал Лалу тогда ночью, на горе. А почему бы нет? И я сказал Борису:

– Есть у меня кое-кто на примете, хоть и молод. Еще с собакой постоянно ходит. Он баца, про господарство все хорошо знает.

– Но то молодая кровь это хорошо! – обрадовался Борис. – Кто это и где шукать?

Я рассказал Борису, как найти Лалу. Когда он услышал про горы, то болезненно нахмурился.

– Я на том треклятом вагоне не поеду, – глухо пробормотал, – Пошлю хлопаков шукать того Лалу.

Видимо, Борис не отошел еще от ужаса своего заключения, и я поспешил сменить тему.

– А что Григорий хочет дальше делать? – поинтересовался я, – Все, что от Sun & Son осталось – эти фуникулеры в горах, новые районы в Бойкове, эти все планы развития – что теперь с этим всем будет?

Борис почесал в затылке.

– Но я все докладне46 не смыслю, но мне Григорий так поведал. Как не стало Кацпера – или Лукаса, поди пойми – Нагора снова в долгу. Но теперь Григорий по-особому хочет его выплачивать. Вроде бы не по методу Чаушеску, как он раньше робил, а как-то через развитие внутреннего туризма. Все построенное Sun & Son остается, только горной трассы не будет. Посадим обратно деревья на склоны. «Каждый должен працовать47» – вот его лозунг. Чую, плохо этим барам в Бойкове придется. Ну молодежь в Европу побежит тоже, чую. Взвоют, как снова к труду возвращаться придется. Больше никаких долгов – будем жить своим трудом. Сотрудничать с компаниями западными теж будем, но в меру. Нельзя повторить то, что случилось с Sun & Son.

– Ну что ты так плохо о нашей молодежи думаешь? Будут они працовать!

– А что, вон и Дарья бежать собралась, – кивнул на девушку Борис, – Уже и живет там, як паментам, чи не?

Дарья задумчиво посмотрела себе под ноги, затем тихо вымолвила:

– Жила. Но теперь думаю в Нагоре остаться.

– Вот как? – теперь была моя очередь удивляться.

Борис тем временем, наконец, повернулся к отцу.

– Старый ты пес, – вздохнул он, – Убирайся с глаз моих. А это – забирай.

И он достал из кармана старый портсигар с гравюрой мальчика на жеребце. Тот самый, что раньше принадлежал отцу. Но тот лишь покачал головой:

– Благодарю, Борис, сердечно. Только я не палю48 больше. Можешь то себе зоставить.

– Тогда может Алена, вы заберете? – неуверенно предложил он маме.

Мама уже держала между пальцами сигарету «Данхилл» и собиралась в тот момент ее подкурить. Но после слов Бориса она долгим взглядом посмотрела на сигарету, над чем-то напряженно раздумывая. В конце концов сжала кулак, сминая ее, рассыпала табак на землю. Ответила Борису с улыбкой:

– Вы знаете, я тоже больше не курю, – затем отцу, – Пойдем, Збышек.

И мы всей семьей пошли по дороге к дому бабушки. Уже когда подходили к калитке, до нас донесся знакомый оклик.

– Прошу выбачить!

Мы разом повернули головы. К дому с другой стороны подходил нотариус – тот самый человек, который должен был озвучить нам завещание Веславы две недели назад. Одет он был уже неформально – никакого строго черного костюма, простая куртка и потертые джинсы. В руке, как и в прошлый раз, он держал красную папку.