Две невесты Петра II

   — А выйдет то, что государь совсем на него осерчает, поскольку сейчас без нас, Долгоруких, — Иван самодовольно легонько ударил себя в грудь, — он не мыслит своей жизни.

   — А что, сын, — оживился князь Алексей, — ты, я вижу, не так-то уж и глуп, хотя честить тебя есть за что, но это уж разговор особый.

Скоро, в конце марта, в Кремле у Спасских ворот было найдено подмётное письмо, без подписи, на имя государя, которое и было ему тут же доставлено.

В том анонимном письме, переданном Петру Алексеевичу, выражалось неудовольствие по поводу ссылки Меншикова в Ранненбург, осуждались поступки государя, его поведение и подавался совет вернуть изгнаннику бразды правления. Восхвалялись его «великие способности» и ум сего несчастного министра. Говорилось о том, что Меншикова надо вернуть к власти, не то «дела никогда не пойдут хорошо». В письме также возбуждалось недоверие к новым фаворитам.

Реакция на подмётное письмо была скорой и неотвратимой. Собравшийся Верховный тайный совет, в составе которого из пяти его членов двое были из семьи Долгоруких — Василий Лукич и Алексей Григорьевич, при руководстве Андрея Ивановича Остермана принял решение, тут же подписанное государем, о высылке князя Меншикова с семьёй в сибирский город Берёзов и о полной конфискации его имущества. Таким образом, судьба опасного для Долгоруких соперника была решена.

Позже вдобавок ко всем мерам против светлейшего было принято решение переименовать бастион Меншикова в Петропавловской крепости в «Бастион Его императорского величества Петра Великого». С влиянием Меншикова при дворе было покончено навсегда.

Как-то встретив сына возле покоев государя, князь Алексей Григорьевич, остановив его, сказал:

   — Одно дело сладилось хорошо.— Они обменялись многозначительными взглядами. — Теперь осталось ещё одно.

   — Какое же?

   — Важное, особливо для тебя.

   — И что же это за дело?

Но тут послышался голос государя, нетерпеливо звавший своего любимца.

   — Потом, потом, — заторопился старый князь, — всё тебе растолкую.

Последние события увлекли князя Ивана за государем так стремительно, что он на время забыл и об отце, и о важном с ним разговоре.

Глава 3

Предложение Остермана о том, что рядом с государем следует находиться сведущему человеку, чтобы время, проведённое государем на охоте (по мнению Андрея Ивановича «потерянное время»), не проходило зря, а наполнялось бы полезными познаниями в различных областях, повлекло за собой поиск подходящего наставника.

И такой человек скоро сыскался. Им оказался молодой князь Сергей Дмитриевич Голицын, камергер в свите государя Петра Алексеевича. Это был очень достойный молодой человек, хорошего воспитания и весьма приличного образования.

Приставляя нового наперсника к государю, Андрей Иванович не случайно остановил своё внимание на этом человеке, происходившем из семьи родовитых князей Голицыных — постоянных и давних врагов Долгоруких. Остерман надеялся уменьшить влияние последних при дворе, а в особенности князя Ивана, который всё более и более входил в доверие к государю.

Бесшабашная жизнь князя Ивана всё более влекла к нему молодого Петра Алексеевича, ведя его по пути, лежащем в стороне от государственных дел и серьёзных занятий.

Правда, после коронации нрав государя начал меняться. Он становился нетерпимым к любым возражениям, вспыльчивым, а порой и гневным.

Так, однажды, рассердясь на псаря, из-за неловкости которого погибла любимая собака Петра Алексеевича, он в страшном гневе сел писать грозный указ о казни несчастного. Неизвестно, чем бы это кончилось, но когда государь распоряжался судьбой своего подданного и уже подписывал грозную бумагу, в его комнате появился князь Иван. Заглянув через плечо государя, он прочёл написанный неровным крупным почерком указ о казни псаря, неожиданно наклонился над государем и больно укусил его за ухо.

Взбешённый Пётр Алексеевич открыл было рот, чтобы излить весь свой гнев на забывшегося слугу, как князь Иван, опережая его, сказал тихим, но твёрдым голосом:

   — Вот вам, государь, стало больно, а ведь это только ухо. И я ведь укусил его не со всей силой. А представьте себе, как будет больно несчастному, когда ему станут рубить голову.

Несколько минут Пётр Алексеевич молча смотрел то на покорно стоявшего перед ним князя Ивана, то на подписанный им указ. Наконец, схватив лист бумаги со своим указом, он изорвал его, бросился к князю Ивану и горячо обнял его. В глазах его стояли слёзы.

   — Как же я тебя люблю, Ванюша, — проговорил государь, не отпуская князя и преданно заглядывая ему в глаза.

Но таких минут становилось всё меньше.

Государь всё более и более отдавался порывам своего нрава, становившегося похожим на неукротимый нрав его деда — императора Петра I.

Было несколько причин, по которым Пётр Алексеевич стал несколько отдаляться от своего любимца.