Егор взял бумагу, внимательно, медленно шевеля губами, прочёл её и, ничего не понимая, проговорил:
— Так тут писано — как всегда, два пуда мяса на день каждой собаке.
— Вот-вот, любезный, ты и отвесь государю два пуда. Он сам хочет сегодня собак кормить, — спокойно сказал князь Сергей.
— Сам? — казалось, ещё более побледнел Егор, а голос его звучал совсем глухо.
— Что ж ты стоишь? — нетерпеливо прикрикнул на него государь. — Ты слышал, что тебе было сказано?
— Слышал, слышал, — пролепетал Егор, — сей минут всё будет сделано.
— Нет-нет, ты уж будь любезен к самим весам проводить государя.
— К весам? — повторил Егор. — Отчего же, можно и к весам. Ступайте за мной, ваше императорское величество.
Они втроём зашли за тонкую перегородку, где на огромном длинном столе лежали разрубленные на куски бараньи туши и большой тяжёлый безмен, а кругом на полу валялись кусочки мяса и осколки разрубленных костей. Большой серый упитанный кот спрыгнул со стола, увидев входивших людей. Подойдя к столу, Егор взял безмен посередине, приспособил на одном его конце большой кусок мяса и принялся двигать гирю, пока оба конца безмена не пришли в равновесие.
— Вот, пожалуйте, ваше императорское величество, — сказал он, кладя на свободный край стола взвешенный кусок.
— Постой, постой, братец, — остановил его князь Сергей. — Сколько же весу в этом куске? — спросил он, едва касаясь мяса рукой.
— В этом куске? — словно не поняв вопроса, повторил Егор.
— Да, в нём, — подтвердил князь Сергей.
— В ём чуть поменее пуда.
— Вот видишь, поменее пуда, как ты говоришь. А в записке государя сколько сказано отпустить собакам?
— По два пуда на кажинную, — едва выдохнул Егор.
— Вот ты нам и отвесь ровно два пуда.
Когда всё взвешенное мясо лежало на столе, Пётр Алексеевич с недоумением перевёл взгляд с груды мяса на Егора, затем так же взглянул на Сергея и произнёс удивлённо:
— Это всё одной собаке на один день?
Егор молчал, опустив голову и перекладывая тяжёлый безмен из руки в руку.
— Чего молчишь? Отвечай же государю.
— Так в записке велено, — осмелев, наконец ответил Егор.
— Так велено, — передразнил его князь Сергей, — а самому-то не совестно так нагло обманывать?
Егор молчал.
— Вижу, что не совестно. Вон морду какую наел на собачьем-то корме.
Егор собрался было что-то сказать в своё оправдание, но неожиданный весёлый смех государя прервал гнетущее молчание.
— Два пуда, два пуда, — повторял он, смеясь, — это одной-то собаке?
Он попытался поднять отвешенное мясо, но не смог и продолжал:
— Да тут всей псарне на неделю корму, не то что одной собаке.
— Как изволите, — оживился Егор, видя, что гнев государя угас. — Можем и всей псарне столько-то отпустить.
— Столько и не больше, — перестав смеяться, строго сказал Пётр Алексеевич, погрозив Егору пальцем.
Однако крепнущей дружбе князя Сергея и государя скоро пришёл конец. Обеспокоенные влиянием, которое оказывал молодой Голицын на государя, отец и сын Долгорукие забеспокоились. Очень скоро князь Сергей получил назначение послом к иноземному двору и был отправлен в Германию.
После отлучения князя Сергея от двора сближение государя с прежним фаворитом произошло не сразу, и помог этому, казалось, совсем незначительный случай.
Праздники, танцы, веселье, катание на санях не прерывались ни на день всю зиму. С наступлением весны все развлечения при дворе заменила охота. Как только сошёл снег, просохла земля и можно было отправиться из города, весь двор — буквально весь — со всеми придворными, их жёнами, иностранными дипломатами, льстившими себя надеждой добраться до государя в редкие минуты его отдыха на охоте, отправился из Москвы.
Огромный поезд, состоящий из нарядных экипажей вельмож, телег обслуги с провиантом, необходимой утварью, растянулся длинной вереницей.
Своры гончих и борзых собак в сопровождении ловчих, доезжачих, выжлятников, борзятников неслись впереди всадников, создавая невообразимый переполох.
Весь этот длиннющий поезд скорее напоминал великое переселение народов, чем царский выезд на охоту.
Леса, подступавшие к самой Москве, прямо за её заставами изобиловали зверьем, так что далеко отправляться не было никакой необходимости. Но Пётр Алексеевич всем угодьям предпочитал леса севернее Москвы, может быть потому, что они поразили его своей первозданностью во время его первого путешествия из Петербурга.
Обычно весь охотничий царский выезд выбирал среди леса большую поляну, где и становился лагерем: разбивали палатки, ставили походные кухни с котлами, столами, уставленными медной и прочей посудой. И, как по волшебству, такой лагерь сразу же начинал обрастать торговцами не только из ближних, но и из дальних деревень. На телегах приезжали мужики, бабы, девки, привозили разнообразный товар: расшитую одежду, посуду, всякие безделки, сласти, мочёную бруснику и мочёные яблоки — всё, что пользовалось у охотников, да и не только у них, большим спросом.