Две поэмы и избранные стихи

Электрички, электрички…
Путевая обезличка.
Топот, гомон – там и сям:
по нужде и по друзьям
то страна снялась в дорогу,
то ли к чёрту, то ли к богу,
то ль на север, то ль на юг.
Сердца нервный перестук.
Прижимая все карманы,
в счёт слагая чемоданы,
потирая тыл и лоб,
перебежками, взахлёб,
исчезаем по вагонам —
красным, голубым, зелёным…
Ваня в тамбуре стоит,
в тёмное окно глядит…

Километров будет тыщи,

как по свету Ваня рыщет:
хоть зимой, да налегке;
пусто – в лёгком рюкзачке.
Здесь его мы и застали
в самом что ни есть начале.
В Мудленд яблоко ведёт,
где как-будто брат живёт.
Сквозь размеренную бытность
широта и колоритность,
хлебосольность русских душ
веет, словно божий куш.
Тем и живы, тем и сыты,
чувством локтя даровиты —
в одиночку не умрёшь,
у своих не пропадёшь.

Где накормят, обогреют,

развлекут в мирских затеях;
где на время приютят
и советом наградят.
Про себя всю жизнь расскажут
и тебя сказать обяжут.
Где поплачут, попоют,
всю округу созовут.
Или в тихом разговоре,
сострадательные к горю,
шепчут над твоим плечом:
«Ничего, переживём».
И везде – в трудах, в печали, —
невзирая на детали,
мы по-своему полны
чувством собственной страны.

Города гудят станками,

реки водные – судами,
сёла пашут, сеют, жнут;
в небе лайнеры ревут.
Ваня всё на ус мотает,
корни русские вбирает —
понемногу, по чуть-чуть,
но в итоге – не прогнуть.
И в несчастьях, и в невзгодах,
стал защитником народа
личным вкладом, кулаком
и примером, и добром.
Дал отпор ночным бандитам,
вдруг проснувшись знаменитым;
и последних сто рублей
на охрану журавлей

перечислил без сомнений;

на разборке двух селений
примирил ребят крутых
и джигитов молодых,
вразумлял и верховодил;
помогал на огороде
старым, если нет родни;
спас мальца из полыньи.
По дорогам то и дело
путешествовал он смело
через горы, через лес —
много видел расчудес.
Как-то рыбку золотую
без труда, совсем вручную,
в Волге вечером поймал,
«Вот-те на!», – в сердцах сказал.

Как ведётся по сказаньям,

рыбка – это к пожеланьям.
Просит, значит, отпустить,
обещает подсобить —
выполнить любую волю.
В ощущенье нужной роли
Ваня вспоминает Крым:
«Вороти его своим».
Рыбка плавником взмахнула.
«Так и быть…» – Ему кивнула
и ушла на дно в купель.
Не прошло и трёх недель —
Крым соединен с Россией,
с Родиной, могучей, сильной.
Пышен красками салют.
Ваня тоже тут как тут.

В граде Китеже на страже, —

видел, – в строгом камуфляже,
рать военная стоит —
мир ракетами хранит.
Там же местная наука
создала такую «штуку»:
тронешь пальцем рычажок —
от врага один песок.
Да врагов-то слишком много —
и в дому, и у порога.
Шлют несчастья и беду,
тёмных вихрей череду
злые, подлые шайтаны
силою своей поганой.
Заправляет тьмой Кащей,
засылает плохишей,

чтобы воздух наш травили,

изнутри нас развалили,
а вдобавок вдоль границ
понарыл пороховниц.
Фитилём кричит-грозится,
ничего он не боится,
потому как смерть его
прям в игольное ушко
спрятана и не достанут
ту иглу из-под охраны.
А игла-то та в яйце,
а яйцо – в литом ларце.
Где ларец – никто не знает,
каждый сам себе гадает.
На Урале, в зоне «Эм»,
выбившись из сил совсем,

наш Иван попал на базу,

где в конце концов, не сразу,
всем неверящим назло
отыскался НЛО.
И вступив в контакт с пришельцем,
главным по Земле сидельцем,
по планетам полетал,
между делом поспрошал:
где же, дескать, смерть Кащея;
где ларец, в каких помпеях?
Тотчас же вселенский Разум,
не моргнув раскосым глазом,
молвит: «Друг ты мой Земной,
тот ларец – под пеленой
из зелененьких бумажек,
через них вершится кража.

Вы их долларом зовёте;

за бумажки отдаёте
вашу собственность, труды.
Это – сочные плоды,
и подручные Кащея
их едят, от них жиреют.
Толстый слой цветных бумаг
погружает мозг во мрак;
вы ларца не разглядите,
хоть ищите, не ищите;
надо сбросить пелену,
у нее вы все в плену.
Только тот дурман рассеяв,
вы найдете смерть Кащея».
Ваня за итоги рад,
написал наверх доклад.

Но шальная электричка

прибыла в село с табличкой,
зрящей косо: «Арестань»…
Ты куда приехал, Вань?
Побоюсь прослыть занудным:
это, кажется, не Мудленд.