Две повести о любви

Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?…

Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них…

Проводят дни свои в счастьи и мгновенно нисходят в преисподнюю…

Нет, не готова я, плотская вся, страстная, только эмоциями и живу, отними их, вычти и останется ноль, простой крупный ноль, токмо что из мяса и костей. Все театр, все игра. Что за польза от меня Богу, к чему иду, ради чего? Конкретно мне надо знать, конкретно. И в этом все мое малодушие и лицемерие. Так в Бога не веруют, это обман.

Вот, Он убивает меня, но я буду надеется.

Так ты же праведник, а я кто против тебя? Букашка, ничтожество. Жалко себя, плачу, как больная, никогда больше не увижу, не услышу, не прикоснусь, не будет ничего больше: ни руки, ни улыбки, ни дождя, ни листьев, ни черной шапочки над глазами моими любимыми, ни счастья земного. Не заслужила, поделом тебе. Жалуйся теперь маме, Стеше, кому угодно, бесполезно. Впереди только Бог и могила, только постоянный выбор, только грехи, грехи ежедневные, ежесекундные, новые, старые, нет избавления от них, как моль по весне: лезут из всех щелей и убивают надежду на спасение.

Я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха расподающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога

Это о Христе. Иов не знал еще Христа, но веровал в грядущего Спасителя. И ради одной этой веры готов был страдать. А я — знаю, и что же? Выходит — не верую? Не верую в Христа?

Я новую жизнь хочу начать, без Сенцова, вообще память о нем истребить. Проснуться однажды и не помнить даже, что был такой в моей жизни. А как, Господи, как? Ведь он в поры мои, в каждую клеточку въелся, внедрился. Знаю, надо становиться другим человеком. Осудить эту любовь и молиться, чтобы отняли. Дальше постараться любить Андрея, благо он теперь стал верующим, и жить с ним, если Богу угодно. Он же все-таки венчаный супруг. Хватит своеволия, пора начинать веровать. А праведный Иов? Что сделал с ним Господь за его дерзость, за его ропот, проклятия и протест самому себе. Он его оправдал, дал ему новый дом и богатства, жену и детей и прославил его, как святого. Потому что Иов говорил от сердца, откровенно, совершенно чистую правду, ибо он не умел лицемерить, да и страдал уж слишком сильно, не до кокетства тут. Вот это чистая правда. Она-то, в конечном счете, и оправдала Иова перед лицом Бога.

Господи, оправдай и меня.

Блудница, мытарь и безбожник,
клятвоприступник и вор —
все это я, так за что же
терпит Господь до сих пор.
И палачам предаваясь,
не проронив ни слова
ждет, когда же покаюсь
и по примеру Иова,
ропот пройдя смертельный,
прокляв момент рожденья,
крест свой сорвав нательный
божьего прмышленья,
дерзостно отрекаясь
вдруг преклоню колено:
Боже, очисти, каюсь,
будь же благословенно
имя Твое, и снова
прежним путем идти,
Праведного Иова
где уж мне превзойти.
Господи, воля Твоя,
дай мне такой покой
что тот, кем бредила я,
стал мне отныне чужой.
Милость Твоя вовек,
не предаждь рабы Твоея,
как предал меня человек,
как предала его я.
Наши обеты тленны,
наша любовь — бред,
Ты лишь благословен
Ты лишь любовь и свет.
Дай же мне, Господи, сил
жить, о былом не скорбя,
страсти мои угаси,
да не предам Тебя.

Эпилог

Простите, друзья мои, что повесть я, поначалу обещавшую быть легким утешительным чтивом, неожиданно, поверьте, и для меня тоже, смодулировала в богословскую притчу. Форма любого произведения — это, как известно, процесс, а не формочка для выпечки кексов, ни я ее придумываю, она сама ведет меня за собой. Не правда ли, так получается и в жизни. И она, наша жизнь, из непритязательного статуса обычного существования вдруг вырывается в высокий ранг бытия. Слава Богу, такое еще бывает. И даже в приснопоминаемой флебологии, науке о кровеносных сосудах, периодически отмечаются чудесные случаи, когда полностью блокированная и запломбированная вена через много лет вдруг оживает, и по ней опять начинает струиться живая горячая кровь.