Две повести

Через минуту вышел Федор Петрович и после первых приветствий заговорил с Березовым. Ванин стал чувствовать себя хорошо, но врачи дали ему понять, что, возможно, запретят на некоторое время полеты. Это очень тревожило его. Он похвалил последнюю машину, потом начался разговор о ее дефектах. Ирина Андреевна и прислонившаяся к ней Наташа сидели и скучали.

Наконец появился умытый и причесанный Женя в новых сандалиях, новых, не стиранных еще коротких штанишках и новой майке. Все эти обновки, видимо, стесняли его. Он шел медленно и неуверенно.

Появившись следом, Динара Васильевна наигранно ласково сказала:

— Женя! Пойди с Наташей в малинник. Угости девочку. Только ветки не ломайте.

Женя стоял опустив голову. Наташа тоже продолжала сидеть, не знала, как ей быть.

Ирина Андреевна выручила:

— И я пойду. Веди нас, Женя.

Она увидела заплаканные Женины глаза и поняла, что переодевание не прошло так просто.

В малиннике, где на согнувшихся ветвях висели крупные, сочные ягоды, Женя начал быстро рвать и есть ягоду. И по тому, как он с опасением смотрел на дачу, боясь, что за ним наблюдают или вдруг появится тетя, стало ясно, что и ягода, которая была здесь в таком изобилии, и горошек — все запретно для Жени. «Из-за жадности или ненависти к мальчику?» — думала Ирина Андреевна.

Пока Ванин и Березов разговаривали, а Ирина Андреевна с ребятами рвали малину, сама Динара Васильевна с невероятной быстротой накрыла стол. И, как всегда, выставила обильное и вкусное угощение.

Настроение Антона Ивановича стало превосходным, потому что Ванин похвалил новую машину, в которую Березов вложил много сил. Он усадил рядом с собой детей — по одну сторону Женю, по другую Наташу, — целовал их поминутно и накладывал в их тарелки угощение: ветчину, икру, грибки, свежие огурчики.

Женя сиял от счастья. Временами он вскидывал глаза на тетю. Как она? Но Динара Васильевна как будто и не замечала его.

Давно уже Женю не сажали за общий стол, да еще при гостях, и он боялся сделать какую-нибудь оплошность. Но время шло, и Женя, успокоившись, повеселел, стал громко смеяться, когда дядя Антон пожелал рассказать, как один заика выступал у них на собрании.

В разгар такого веселья он вдруг услышал:

— Женя! Это не комильфо! Иди погуляй!

Что, что он сделал? Он же не виноват, что дядя Антон так смешно представляет. Сейчас она его выгоняет из-за стола, позорит перед Наташей, перед всеми! Нет, он не уйдет!

— Женя! Что я сказала!

Женя встал и, сутулясь, вышел из комнаты. Все видели, что он заплакал.

— В чем дело? — спросил огорошенный Антон Иванович. — В чем он провинился?

И тут случилось то, чего никто не ожидал. Наташа бросила вилку на пол и крикнула:

— Хочу домой! Она злая, Женю мучает! Это потому, что он не сын ей, а пленник! Папка, поедем домой! — и горько зарыдала.

Березов встал из-за стола. На лице у него проступила бледность. Зло и резко он бросил:

— Спасибо за угощение!..

Секунду спустя он добавил:

— Отдали бы вы мальчика в Суворовское. Могу помочь в устройстве. У него все основания быть туда принятым.

Ни Федор Петрович, ни Динара Васильевна не вышли провожать Березовых. Не показался им и Женя.

В машине, обнимая притихшую дочку, Антон Иванович говорил:

— Молодец! Нельзя угощаться там, где унижают человеческое достоинство. Дала нам хороший урок храбрости и искренности!..

Потом улыбнулся и добавил:

— И насчет пленника правильно! Не племянник, а пленник он ее!

На второй день Федор Петрович приехал к Березову.

— Женя у вас? — скрывая тревогу, спросил он Антона Ивановича.

— Что ты! Почему он должен быть у нас? — удивился Антон Иванович.

— Сбежал куда-то мальчишка, — опускаясь на стул, сказал Ванин. — Ты, Антон, наверно, меня осуждаешь? Может, я действительно виноват. Но ты же знаешь мою жену, ее трудно переспорить. Сколько я вытерпел скандалов! А что ей докажешь? Говорю: «Зачем держишь парнишку в пастухах около кур?» — «К труду приучаю», — отвечает. «Почему не выпускаешь гулять к товарищам?» — «Избалуется», — говорит. «Почему он всегда в рваном ходит и грязный?» — «На нем все горит, и он неряха! Пусть приучается ценить вещи». Ну, и Женя виноват. Понимаешь, воровать стал: то в кастрюлю залезет, то в банку с вареньем. Мелочи, конечно, а все-таки нехорошо. Тетку он ненавидит. Подчиняется только потому, что боится ее. — Федор Петрович стиснул голову руками. — Измучился я с ними! Хоть из дому беги. А куда теперь бежать? Заново жизнь устраивать? Не выйдет это у меня.

Ванин встал:

— Я поеду. Придется заявлять в милицию. Надо разыскать Женю. А там что-нибудь придумаю. Только бы не натворил глупостей каких сгоряча…

Когда дома за обедом Антон Иванович рассказал о разговоре с Федором Петровичем и добавил, что ему жалко Ванина, попал, дескать, человек в переплет, Екатерина Павловна фыркнула сердито:

— Нашел кого жалеть! Слякоть он, клецка в бульоне! Да и кожа стала толстой. Недаром говорят: «Молод и сам знал голод, а отъелся — позабыл». Ты его жалеешь, а я вас. Отомстит вам эта Динара-Авдотья за то, что вы вмешиваетесь в их дела. Собака палку помнит!