Две сестры

Линдсей завелась и распаляла себя еще некоторое время, но потом врожденное чувство справедливости вновь взяло верх. «А могу ли я вообще обвинять его?» — спросила она себя. В конце концов, он — адвокат, привыкший иметь дело только с фактами. А какие у нее были основания полагать, что рано или поздно ее надежда на воссоединение с Керри-Энн сбудется? До сих пор она сумела раздобыть лишь крохи информации, которые, по большому счету, оказались бесполезными.

Она подсела к Гранту на кушетку и прильнула к нему. У них был такой график работы, что редко выпадали свободные дни, которые они могли провести вместе, поэтому Линдсей научилась ценить те мгновения счастья, которые им доставались, как и по-настоящему солнечные дни, довольно редкие в этой части света. Сегодня у них получился двойной праздник — свободная суббота и чистое небо над головой, причем на улице стояла теплынь, свойственная, скорее, середине июня, чем началу мая. С утра они катались на яхте в компании друзей, а теперь наслаждались минутами отдыха перед ужином. На маленьком стеклянном столике стояла открытая бутылка легкого розового вина «Пино». Солнце висело над самым горизонтом, в него вонзались мачты яхт и шхун, стоявших на якоре в гавани, и оно разбрасывало напоследок золотисто-розовые лучи, подсвечивая уже темную воду, отчего та взрывалась искристыми брызгами света. Линдсей потянулась за своим бокалом, и солнечные зайчики, отразившиеся от его кромки, остро кольнули ей глаза, когда она поднесла его к губам.

Впрочем, дело было не только в статье. В последние дни ее все чаще посещали мысли о сестре, как если бы радиочастота, на которой до сих пор Линдсей слышала лишь треск статических помех, вдруг начала передавать ясный и четкий, пусть даже и прерывистый, сигнал. Но почему именно сейчас, когда прошло уже столько лет? Ответа у нее не было.

Грант наконец оторвался от раздела спортивной хроники — свет стал слишком слабым и тусклым, чтобы читать дальше.

— Когда-нибудь у меня непременно будет своя яхта, — обронил он, глядя на гавань. — Ничего вычурного и фешенебельного, простенький шлюп, где под палубой хватит места нам обоим, — и он обнял ее за плечи.

— Ты можешь позволить его себе прямо сейчас, — заметила она.

— Ага, значит, ты думаешь, что у меня карманы набиты деньгами, верно? — Он повернулся к ней, и губы его изогнулись в улыбке, которая, вместе с веснушками, рассыпанными по носу, делала его похожим на озорного мальчишку. — Борьба за чистоту окружающей среды, бесспорно, имеет свои плюсы, но высокий оклад борцов не входит в их число.

— Я говорила о своей сестре, а ты завел речь о лодках. Ты полагаешь, что между ними есть какая-то связь? — В ее легком, почти шутливом тоне тем не менее улавливался упрек.

Во многих отношениях Грант был идеальным мужчиной, близким другом и любовником. Он не требовал слишком многого и любил ее такой, какая она есть, предпочитая ее нынешний, простецкий облик — в джинсах и футболке, без макияжа, с волосами, собранными в конский хвост на затылке, — стильно одетой и безупречно накрашенной даме, в которую она превратится через какой-нибудь час. Так почему же иногда Линдсей казалось, что ее заботы и тревоги стоят у него на четвертом или даже на пятом месте? Или они вместе уже слишком долго, чтобы он с трепетом внимал каждому ее слову?

— Мы сможем назвать яхту в честь твоей сестры, — предложил он.

Она нахмурилась.

— Это не смешно.

— А я не шучу. По-моему, вполне уместный способ отдать дань ее памяти.

— Она еще не умерла, — язвительно бросила Линдсей. — По крайней мере, я надеюсь на это.

Грант потянулся к бутылке с вином и вновь наполнил их бокалы. Линдсей мысленно перенеслась в то время, когда они впервые встретились. Это случилось три года назад, на благотворительной акции по сбору средств на кампанию «Земля — превыше всего!», где он был главным докладчиком. Она вспомнила, как стояла за трибуной, — именно тогда он произвел на нее неизгладимое впечатление. При этом Гранта трудно было назвать красавцем в общепринятом смысле — скорее, он принадлежал к типажу Сэма Шепарда, а не Джорджа Клуни. Но он был высок, строен, уверен в себе и возвышался над толпой, как сверкающий клинок, со своей копной светлых волос и сияющими белыми зубами. Излучая юношеский энтузиазм ровно в такой степени, чтобы сгладить черты своей героической внешности, он горячо и убежденно говорил о том, что каждый человек непременно должен принимать участие в борьбе с загрязнением окружающей среды. Этакий Ясон наших дней, вышедший на смертный бой с медузой Горгоной, которую олицетворяли собой жадные до прибылей корпорации.

— Надеюсь, я не вогнал вас в уныние своей речью, — сказал он ей после того, как их представили друг другу. — Ничто так не вредит делу, как нудный проповедник на амвоне или импровизированной трибуне.