Две сестры

— Нет, от его матери. Он, ты знаешь, какой-то полоумный, а мать его — так та совсем набитая дура. Дня два тому назад она пришла ко мне в комнату и объявила, что хочет непременно выдать меня замуж за своего сына, и что она уверена в успехе, если только я, со своей стороны, соглашусь. Я ужасно смеялась, но она настаивала, и мне пришлось ответить, что я, быть может, и соглашусь. Вдруг сегодня утром она объявляет мне, что сын ее уехал, чтобы не компрометировать меня, так как он остановил свой выбор на моей сестре. Весь этот образ действий показался мне до того нелепым и до того оскорбительным для меня, что я тотчас же взяла почтовых лошадей и приехала сюда. Но приехала я, предупреждаю тебя, только на одни сутки. Я не желаю изгонять лорда Госборна из его дома, я не желаю стеснять его в его планах и опечаливать твою блестящую свадьбу моей досадой — потому что, не скрываюсь, досада меня разбирает смертельная. Надо мной насмеялись, меня оскорбили. Лорд Госборн за мной явно ухаживал, что он там ни говори. Все это заметили, и меня уже поздравляли. Как хочешь, а обидно иметь сестру — такую красавицу и умницу, что стоит ей показать кончик своего носа, чтобы отбить у тебя жениха. Чтобы избавиться от неволи и вдовства, мне остается только одно средство, это — убраться подальше от такого опасного соседства, как твое.

— Куда же ты хочешь уехать? — спросила я с грустной улыбкой. Мне все еще не верилось, что она говорит серьезно.

— В Париж, к себе. Я там отделаю свой дом на приличную ногу — это меня развлечет. У меня теперь есть хорошее знакомство, я сошлась в Франбуа с настоящими светскими женщинами. Меня представят ко двору, я буду там иметь успех. Теперь я знаю, как надо одеваться и держать себя, чтобы нигде не ударить лицом в грязь. Меня непременно пригласят на Компьеньские праздники. Итак, я приехала только затем, чтобы проститься с вами.

Ничто не могло поколебать ее решимость. Напрасно мой отец заверял ее, что я при нем, не задумавшись ни на минуту, отказала лорду Госборну. Это еще больше ее рассердило.

— Если Сара так поступила, — воскликнула она, — то это очень глупо с ее стороны, и это новая обида мне. Она одержима какой-то манией самопожертвования, точно я какой-то тиран или домашний бич. Я убеждена, что она сделала меня ненавистной своему обожателю.

— Напротив, — возразил отец, — она мотивировала свой отказ чисто личными соображениями, не упоминая о тебе ни единым словом.

— Ну так она напрасно отказала лорду Госборну. Вначале я бы посердилась немного, но потом, когда миновала бы первая досада, я оценила бы выгоды этой партии для всех нас. Такая партия поставила бы нас очень высоко в свете и открыла бы в будущем блестящую карьеру моим детям. Сара на то только и годна, чтобы хоронить и наше существование вместе со своим. Я долго терпела, но пора же и восстать против этой системы самоумерщвления, и я окончательно разрываю ту связь, которая соединяла твою участь с моей.

Она тотчас же начала укладываться.

— Как, — воскликнула я, когда она пришла в мою комнату взять платьица Сары, эти хорошенькие платьица, которые я сама шила с таким старанием и любовью, — неужели ты хочешь увезти малютку? Она едва успела оправиться от болезни.

— Молчи! — крикнула она на меня злобно. — Ты присвоила мою дочь, и по твоей милости я слыву за дурную мать — а что может быть ужаснее! О, я знаю все, что мои завистницы думают обо мне, и какие обвинения сыпятся на меня по поводу твоих материнских добродетелей. Я не хочу более расставаться с моими детьми — слышишь ли? — никогда! Они всюду будут следовать за мной, они мои. А тебе я запрещаю ехать с нами, потому что всюду, где увидят рядом со мной мисс Оуэн, будут говорить: настоящая-то мать она! Пока сестрица ее пляшет, она нянчится с ребятишками.

Решение ее было ужасно, но ничто не могло заставить ее отказаться от него — ни слезы, ни упреки, ни опасения за маленькую Сару, ни страстные мольбы. Она была уязвлена в своем самолюбии, а для нее это было хуже, чем быть уязвленной в сердце.

Оставалось мне только помешать девочке предаваться отчаянию. Она была не против поездки, но ей и в голову не приходила возможность разлуки со мной. Я оставила ее в убеждении, что еду вместе с ними. Но мать ее не захотела оставить ей до конца и это последнее заблуждение. Ада была поистине жестока…

Чтобы не слышать крики моей бедной маленькой Сары, я убежала в горы, взяв предварительно слово с отца, что он проводит их в Париж и посмотрит, как они там устроятся. Я знала, что стоит Саре занемочь, и Ада потеряет голову и призовет меня к себе. Бедный мой отец был глубоко огорчен всей этой историей и более всего беспокоился за меня.

Итак, я осталась одна, одна навсегда! Я далеко зашла в лес, заткнув уши, чтоб эхо как-нибудь не принесло мне отголосок рыданий моей бедной девочки. А ведь как я любила ее, скольких трудов стоило мне ее вырастить — и я никогда не увижу ее, разве только в том случае, если жизнь ее снова очутится в опасности! Какая горькая надежда!