Дуня просунулась в дверь комнаты с халатом в руках.
– Я, Валерий Михайлович, вот этого Питера подержу, чтобы ему на ноги не становиться, а вы уж на него халат наденьте. Дунька! А туфли-то где? Вот, девка безголовая, давай туфли.
Еремей Павлович взял Питера под мышки и поднял его на воздух.
– Вам очень хорошо было бы, – сказал всё тем же слабым голосом Питер, – поехать в Америку, там вы сделали бы очень большие деньги.
– А мне они зачем? У меня самого тут, вот, пудов пять золота валяется, беспокойство одно.
– Почему беспокойство? – спросил Валерий Михайлович, напяливая халат на висящего в воздухе неизвестного человека.
– А что с ними? Можно через сойотов как-нибудь продать золотопромышленному кооперативу, потом слежку заведут, откуда, и кто, и зачем, а больше девать некуда. Попали мы как-то на жилу, а толку никакого.
– У вас, в России, бывают, всё-таки, довольно странные люди, – сказал Питер, всё ещё вися в воздухе.
– Люди, как люди. Наденьте теперь ему туфли. Пошли.
Еремей Павлович держал перед собою Питера, как икону или как блюдо – впереди себя и на вытянутых руках. Валерий Михайлович следовал сзади. Потапыч суетливо зашевелился, придвинул к столу нечто вроде кресла, обтянутого медвежьей шкурой.
– Вот, пожалуйте сюда, тут очень способно сидеть будет.
Еремей Павлович осторожно водрузил Питера в кресло.
– Ой, Господи, – сказала Дарья Андреевна, – кровиночки-то на лице нету, вот сейчас я утку из печи…
– Ты, Дарьюшка, погоди, сама знаешь, человек, может быть, месяцами голодал, а ты сразу – утку, так и помереть можно. Ему бы что-нибудь полегче, баранины что ли…
– Нет, если вы позволите, кусок рыбы…
– Да разве ж рыба – это еда? Это только, так себе, на закуску!
– Нет, уж я раньше, если позволите, кусок рыбы.
Валерий Михайлович внимательно и пристально всматривался в лицо неизвестного человека.
– Вы, вероятно, не русский? – спросил он.
– Почему это вы подумали?
– Во-первых, вы сказали”у вас в России”, и, во-вторых, у вас есть небольшой акцент. Английский. Или, скорее, американский.
– А вы английский язык знаете?
– Знаю.
Неизвестный человек перестал ковыряться в куске рыбы, положенном ему заботливыми руками Дарьи Андреевны и так же внимательно и пристально посмотрел на Валерий Михайловича. Потом он положил на стол вилку, и в его глазах появилось почти сумасшедшее выражение.
– Что с вами, плохо? – спросил Валерий Михайлович.
– Н-нет, нет, не плохо. Но, только скажите, вообще можно в этом обществе говорить?
– Так мы ведь разговариваем.
– Ax, нет, не то, можно ли говорить. Или спрашивать. Простите. Это действительно… Никто не выдаст?
– Вот только что Еремей Павлович рассказывал о вашем общем спасении. Подозреваю, что врал, как сивый мерин.
– Это я-то врал? Это я? – Еремей Павлович даже поднялся со стула, угрожающе держа в руке вторую баранью ногу.
– Конечно, – засмеялся Валерий Михайлович, – если вам поверить, то выходит так, что это мистер Питер ломал решётки, ломал кости и всё такое, а вы были не при чем…
– Почему вы назвали меня мистером? И могу ли я повторить свой вопрос?
– Какой вопрос?
– Никто не выдаст?
Лицо у мистера Питера было полубезумным.
– Ну, вам, кажется, совсем плохо, – сказал Валерий Михайлович.
– Нет, не плохо. Наоборот. Мне очень удивительно. Скажите… Ну, я всё-таки буду соблюдать осторожность.
– Зачем вам, собственно говоря, соблюдать осторожность? – спросил Валерий Михайлович.
– Я недостаточно знаю местные условия. Никто не выдаст?
– Полагаете ли вы, что, вот Еремей Павлович, после всех ваших приключений, пойдет в дом №13 каяться и доносить?
– Нет, я не то…
Мистер Питер обвёл глазами всех присутствующих за столом. Валерию Михайловичу показалось, что особенно внимательно он посмотрел на Потапыча. Но Потапыч был занят своим собственным делом, перед ним стояла кружка с водкой, и в руке он держал целый поросячий бок.
– Тогда, позвольте спросить, я постепенно, ваше имя – не Валерий?
– Валерий, – подтвердил Валерий Михайлович.
– И отчество – Михайлович?
– Совершенно верно.
Мистер Питер провёл ладонью по лбу.
– Это значит, что я имею удовольствие видеть Валерий Михайловича Светлова, вероятно, крупнейшего учёного современности. Так?
Валерий Михайлович уставился на мистера Питера, как баран на новые ворота. Вот только что на днях, в самой глуши Алтайской тайги, какой-то случайно спасённый бродяга назвал его по имени и отечеству. Потом этот поп-отшельник. Теперь, может быть, в ещё большей глуши, на заимке, какой-то совершенно неизвестный ему человек делает тоже самое, да ещё и прибавляет несколько слов о науке. Что после этого стоит вся конспирация, так тщательно разработанная Валерием Михайловичем?