Антуанетта дулась. Не, не потому что он там себе трёх жён завёл, поверила про танцы, дулась, что у неё нет приглашения или билета на бал. На балы. В Кремль в Грановитую палату, где три ночи подряд будут балы, вход тоже по билетам и выдают эти билеты только самым именитым. Оно и понятно, палата — это только название. Сколько туда народу влезет? Так ещё ведь не танго танцевать, сейчас танцы простора требуют.
— Княжна я, мать твою, или не княжна!? — если с французского прононсного на русский поносный перевести, вопрошала блондинка.
— Ты, жена моя, мать моих детей, как ты могла такое подумать? — изобразил Никулина Пётр Христианович, — Конечно, пойдём, мне сам Государь обещал билеты дать, а Константин Павлович хотел с тобой потанцевать, лично мне сказал: «Хочу, говорит, с самой красивой, после императрицы, женщиной Российской империи полонез или мазурку сбацать. Прямо спать не могу, как хочу».
— Петер, ты лучший муж, пойдём в койку! — почти так.
Бросилась на шею, но вспомнила, что за скандалом наблюдают младшие жёны, отпустила общего мужа и оглядела хоромы. Весь низ занят абреками, и они там спят в тесноте и обиде. Князья всякие, а им на пол попоны бросили. Ну где их разместить в переполненной Москве? Но Марат не бухтел. А нет, бухтел, типа, когда ты сведёшь нас с императором? Зачем звал, если не можешь представить нас Александру? Князь ты или погулять вышел?
А верх тоже занят. Теперь и тут хоть на полу укладывайся. Три турчанки добавились или кто их знает, какой они национальности. Может азербайджанки, может персиянки. Но девахи чернявые и красивые. А ещё с ними увязалась тётечка от графа Шереметева. Тот сам её послал. Она татарка и худо-бедно понимала танцовщиц, ну и присматривает за, непривычными к русским порядкам, сотрудницами дербентского гарема. Ещё Ванька, ещё Стеша. И неожиданно, пока не было Петра Христиановича дома, привёз Тихон, посланный в Студенцы за Йоганом Бауэром, Василису Преблудную. Якобы Матрёна почувствовала, что она понадобится графу. Против Матрёны не попрёшь. Значит, и вправду, понадобится лекарка, а это ничего хорошего не сулило. Что-то плохое случится. Ну и сам немецкий управляющий.
Так что и верхний этаж весь народом заполнен. А весь двор лошадьми, которые за сутки столько навоза произвели, что можно завод по производству биодизеля открывать. Шестьдесят лошадей — это не хухры-мухры. Это полторы тонны навоза за сутки. А съели, а выпили? Нет, нужно быстрее организовывать встречу Марата с Александром и отправлять их назад. И не из-за навоза даже. Из-за времени года. Сентябрь ещё относительно тёплый месяц, а вот потом снег пойдёт, а абреки легко одеты и кони к большим морозам не привыкли. Простынут и те, и те.
Брехт утром, выдвинувшись на Слоне к Кремлю, корил себя, что не переговорил вчера с обер-полицмейстером, чтобы тот встречу устроил ему с императором, вот так на дурика ехать в Кремль, где теперь проживает Государь со всем семейством, не самое перспективное занятие. Поважней есть особы, которым тоже хочется с монархом пообщаться.
Так и оказалось. Подъехал он к Спасским воротам, а они заперты. Всё, разошлись гости. Если есть билет на бал, то приезжайте к восьми вечера. И раньше не надо, не запустим.
— Да, я князь…
— Пётр Христианович, ты чего надрываешься? — из-за плеча огромного гренадёра торчала курносая мордочка Константина Павловича — цесаревича.
— Ваше императорское…
— Обижусь, сто раз повторял, для тебя — Константин Павлович, — пьяненький, но не бухой. Так, навеселе.
— Константин Павлович, мне бы с Александром переговорить, у меня остановился в доме Пщышхуэ кабардинский. Это что-то навроде военного вождя и главного судьи у черкесов. Нужно. Это правильное слово, Константин Павлович, нужно, чтобы Александр Павлович его принял, как можно скорей, и пообещал заботиться о Кабарде и Моздок им вернуть, ну, я объясню императору, как с ним говорить и чего обещать. Этот разговор позволит предотвратить большую войну на Кавказе, в которой погибнут десятки тысяч наших солдат и офицеров. И они — черкесы — помогут нам при положительном исходе этих переговоров в войне с Персией или Ираном, которая вскоре начнётся, а потом и в войне с Портой. Тоже вскоре грянет.
— Стой. Стой. Пётр Христианович, ты наговорил как вице-канцлер целый. Провести тебя к Александру? А что? У него сейчас сестрёнка наша, Елена Прекрасная, с мужем — принцем Фридрихом Людвигом — сыном Фридриха Франца I, великого герцога Мекленбург-Шверинского. Ну, да ты знаешь. Был же на свадьбе.
— Конечно, Константин Павлович, — блин, нет этого воспоминания в мозжечке. Не в мозгах же. Там и нет мозгов. Инстинкты одни.
— Ну, пойдём. Расскажешь про черкесов своих, да и про Царицу Мариам грузинскую, и патриархов двух, что ты с нею заманил.
— Двух?