Две столицы

После приема Брехт ломанулся в Московский университет. Здание сейчас не столь высокое и пафосное. Петр Христианович мог бы контуры набросать проекта того университета, но сможет ли кто это в камень превратить? Железобетона нет. Непростое мероприятие будет. Сейчас как такового университета нет. Есть целый университетский квартал.

По указу Елизаветы Петровны учебному заведению передали здание бывшей Главной аптеки недалеко от Куретных (сейчас – Воскресенских) ворот на Красной площади. Занятия в здании рядом с Куретными воротами проходили только первые два года. Вскоре помещений стало не хватать, поэтому в 1757 году по указу Елизаветы Петровны заведение переехало в усадьбу князя Петра Репнина на Моховой улице. Недалеко от него в 1780-х архитектор Матвей Казаков построил новый «университетский квартал».

Петр, подъезжая на Слоне к стоянке карет и лошадей рядом с главным зданием, вспомнил, как смотрел про него передачу. В 1812 году главное здание сгорит вместе с зоологическим музеем и библиотекой в несколько десятков тысяч книг. Очень ценных в том числе книг и рукописей. Нужно постараться не допустить Наполеона до Москвы, а если не выйдет, то хоть дать команду книги эвакуировать. Ну, будет еще время. Сейчас поважней дела есть.

Поднявшись в холл здания на Моховой по высокому крыльцу, Петр Христианович поймал за рукав одного из бегающих туда-сюда мужей ученых и вопросил:

– Где мне ректора найти?

– Директора? На втором этаже. – И попытался слинять.

– Не так шустро. Кто у нас директор?

– Статский советник Тургенев Иван Петрович.

Это не тот, который «Муму» написал? Как там в песне? «Тургенев если написал Муму, то памятник Толстому почему»? Нет, того звали Иван Сергеевич. Выходит, не родственник.

– Отведи меня, вьюнош со взором горящим. – Парень так и подпрыгивал, куда-то спеша. Диарея, мобуть?

– Так вон…

– Ты, берега-то видеть, с тобой генерал-лейтенант говорит. Поедешь служить на Камчатку.

– Правда? А вы можете? Отправьте меня, пожалуйста, ваше высокопревосходительство.

– Я простое превосходительство, не передергивай. Веди.

– А вы на Камчатку собираетесь, ваше превосходительство? Можно мне с вами? – пристал по дороге это подвижник.

– На Кавказ собираюсь. А чего там на Камчатке? Чего не в Африку, например? В Африке горы вот такой вышины, в Африке реки вот такой глубины. Крокодилы, бегемоты, обезьяны, кашалоты и зеленый попугай.

– Правда?! Вы были в Африке, ваше превосходительство?

Брехт в Египте по путевке был. Это считается за Африку?

– Был. Жарко там, но готовить не умеют. Пирамиды растащили почти, голод и антисанитария. Эпидемии оттуда прут. Но пирамиды это вещь. Впечатляет.

– Эх, завидую. Вот, пришли, ваше превосходительство. Так это на вас орден Андрея Первозванного? – сейчас молиться начнет.

– Спасибо. Как звать тебя, вьюнош?

– Дмитрий Дашков.

Надо же. Знакомая фамилия, каким-то начальником большим станет.

– Спасибо, Дмитрий. – Брехт потянул за бронзовую массивную ручку на темной дубовой двери.

Вместо длинноногой и красивой секретарши с высоким интеллектом и бюстом сидел старичок с огромными бакенбардами. Просто в два раза больше, чем у императора даже. И в парике. Последний человек в России с париком кучерявым.

– Уважаемый, мне бы вашего директора повидать.

– Вам назначено? – оторвал от бумаг нос старичок.

– Меня послала совесть.

– Хорошо, ваше превосходительство, я попробую что-то сделать для вашей совести, у Ивана Петровича сейчас профессора. – Дедушка встал и, чуть прихрамывая, доковылял до двери. Из военных. Ранен был?

Через пару минут инвалид вернулся с разведенными руками.

– Хрена с два. Они не знают, что от своего счастья отказываются, – отодвинул бакенбардистого дедушку Петр Христианович и шагнул в кабинет.

Событие тридцать второе

Я живу в ощущении постоянного страха, что когда-нибудь мне понадобятся школьные знания по физике.

Если человек встает после падения – это не физика. Это характер!

Человек десять сидели за длинным столом для совещаний и во главе, за массивным директорским столом под зеленым сукном, восседал статский советник Тургенев, который «Муму» не написал. Если бы не бакенбарды и парики на некоторых профессорах, то и от двадцать первого века не сильно отличается. Ну, разве на директоре камзол с золотым шитьем, как и надетый поверх кафтан. Брехт, не обращая пока внимания на повернувшихся к нему ученых мужей, оглядел помещение. Большое. Метров двенадцать на восемь. Две стены книжными полками заняты, к одной стол приставлен с огромным глобусом, разукрашенным рыбами-китами. Между шкафов за спиной директора дверь, там должно быть афедрон, пардон за мой эльфийский – сральня.

Еще повыше двери карта Российской империи, тоже со слонами нарисованными. Куцая. Даже до Хабаровска не доходит. Так и нет еще Хабаровска. Там ничейная земля.

– Товарищ, вас тут не стояло! – стал подниматься Тургенев, не написавший «Муму».