Две столицы

– А, это? – залилась колокольчиками женщина. – Это я репетирую роль Офелии. Смотрю, некому нас представить, – указала подбородком Брехту за спину.

Петр Христианович встал, посмотрел на заснувшего банкира бывшего и щелкнул каблуками:

– Петр Христианович фон Витгенштейн-Дербентский. Хан Дербентского ханства. И самодур страшный. Деспот восточный.

– Я слышала о вас, князь. Меня зовут Прасковья Ивановна, урожденная графиня Салтыкова. Железоделательный завод находится в селении Райвола. Он в собственности моей матери Дарьи Петровны. А что там вас заинтересовало, князь? Оружия завод не производит. Весь металл продается в Англию.

– Хочу посмотреть, как производится железо. Небольшую фабрику хочу открыть по… переработке железа. Кузнечное производство. Хотелось бы посмотреть вживую, как это делается.

– А поехали! При одном условии, вы для меня стихотворение напишете, не хуже, чем ваше «Я помню чудное мгновение». Весь Петербург его друг у друга переписывает. Божественная вещь.

Не хуже?! А что такие есть?

– Для чего вам, Прасковья Ивановна?

– Люблю я в домашних представлениях участвовать. По моей просьбе Карамзин Николай Михайлович сочинил водевиль «Только для Марфина». Это имение наше под Москвой, там у нас тоже театр свой был.

– Я не Карамзин, конечно. Куда мне. Солдафон и деспот… Прасковья Ивановна, а басня не подойдет? Вы ее сможете с выражением, в лицах, прочесть публике.

– Ура! Здорово! Обязательно басню, Петр Христианович! Подождите меня, я быстро соберусь. Погода наладилась. В удовольствие будет прокатиться.

Чего одного Пушкина грабить, и по Крылову нужно пройтись. Не для себя же. Для дела.

Глава 22

Событие пятьдесят восьмое

До научной революции большинство человеческих культур не знали культа прогресса. Золотой век они помещали в прошлом.

Юваль Ной Харари

Прасковья Ивановна – странная тетка. В экипаже сначала чирикала про свои спектакли и хвасталась, что даже на сцене Эрмитажного театра выступала, а потом вдруг замолчала и через секунду уже похрапывала, в прямом смысле этого слова. Не как шоферюга пьяный, но вполне ощутимо, с присвистом. Не в этом странность. Она сказала Брехту, что ехать до завода в этой Райволе не далеко. А они ехали уже часа два, и конца этому путешествию видно не было. Ехали среди леса. Если примерно со скоростью десять-пятнадцать километров в час четверка лошадей мчит, то уже чуть не тридцать километров отмахали.

Деревня с заводом на берегу реки показалась неожиданно, только по лесу ехали и вдруг бах – и все в черном дыму, звоне молотов и уханье паровика.

– О, я же говорила, что близко тут, уже и доехали, – пробудилась Мятлева.

Ну, теперь понятно, если всю дорогу спать, то и правда – быстро и близко.

Н-да, это не современный завод с высокими цехами и огромными окнами. Это песец, если одним словом. Землянка большая. Над землей только несколько рядов кирпича, а потом сразу крыша. Сейчас почти все здания такие. Так и стен почти нет, все под самую крышу, за редкими перерывами засыпано шлаком. Утеплились. Отапливать кроме дров нечем, а они дороги. В дальнем углу завода дымили две домницы. Именно не домны, а домницы. Руда болотная и железо получали прямым способом, без выработки чугуна. А что, хорошо – ни мартены не нужны, ни пудлингование даже. Железо, правда, низкосортное получается, все шлаками засорено. Именно этим, то есть удалением шлака из криц, и занималась английская паровая машина, присобаченная сложной ременной передачей к молоту.

Брехт, прикинув время и добавив два с лишним часа на обратную дорогу, не стал откладывать поиски будущего паровозостроителя. Около паровика, свистящего паром и чихающего дымом, крутился невысокий паренек с кудлатой бородкой, к нему Брехт и подошел с вопросом.

– Эй, парень, не знаешь, как мне Ефима Черепанова найти?

Товарищ бросил тянуть за непонятную цепочку и уставился в небо. Соображал, должно быть, где этого Черепанова найти.

– А зачем он нужон, вашество?

– Нужон и нужон. Где найти?

– Туточки, – и опять за свою цепочку тянуть принялся. Чего делает? Это что, такая регулировка мощности?

Бах. Бах. Заработал рядом молот. Искры посыпались, жаром пахнуло от красных криц. Брехт огляделся. Черепанову двадцать с чем-то сейчас. Примерно одного возраста с этим кудлатым дроздобородом. Разве вон тот помощник молотобойца, что крицы ворочает.

– Тот, что ли? – Брехт подергал Брехт паренька за рукав, указывая на молотобойца.

– Я – Ефим Черепанов.

– Это хорошо. Слушай, Ефим, мне переговорить с тобой нужно. Ты не можешь кому другому это дергание доверить? – кричать приходилось, все стучит, пыхтит и ухает.

– Не, сейчас ковка идет. Через полчаса освобожусь.