— Христофор Андреевич. Дарья Христофоровна! Извините мою неловкость, споткнулся.
— Это всё Матвей. Его нужно высечь! — повернулась к мужу будущая Мата Хари.
— Христофор Андреевич, не слушайте женщин. Они хорошего не посоветуют. Сам я споткнулся, наоборот, нужно рубль на водку вашему Матвею дать. Вовремя затор… остановил лошадей.
— У вас кровь на колене! — взвизгнула Дарьюшка.
Брехт глянул на правое колено. Получилось в три раза лучше, чем хотел. Правда, чуть поскользнулся, и колено прошлось по яблокам, а потом и по гравию. Чакчиры порвались и колено наджабил.
— Нужно обработать рану, а то грязь попадёт, так и до Антонова огня не далеко, — отстранив жену, из кареты вышел начальник военно-походной канцелярии Его Величества.
— Да. Закончен бал, домой нужно ехать. Так танцевать не комильфо. Ваше Сиятельство, мне не ловко вас просить, но не могли бы вы найти мою жену и сестру двоюродную в доме и приказать мой дормез запрягать. Буду премного благодарен.
— Конечно, князь. Это меньшее, что я могу для вас сделать. Матвей, сбегай на конюшню, вели графа, а ну, всё не привыкну, вели князя фон Витгенштейна дормез запрягать, там не перепутают. Огромные у вас лошади. Как эта порода называется? — Ливен осмотрел колена Петра.
— Шайры. Английская порода. Закажите себе в Англии граф, в путешествии осенью или весной им цены нет, из любой колеи непролазной даже мой огромный дормез вытаскивали.
— Как увидел вашего «Слона», так мне сказали, его зовут, великана вашего, так об этом и думаю. Я сейчас, Пётр Христианович, схожу за вашими дамами. Огорчу их, — граф Ливен ушёл, а Брехт себя неуютно почувствовал. Он с его женой чёрте чем занимается, а граф к нему вполне толерантно относится, если не дружески. Надо с этим заканчивать.
Ага. Не успел Ливен отойти как Дарьюшка к нему прижалась и подпрыгнув впилась в уста сахарные своими… не менее сахарными.
— Дарья, нельзя же так, — оторвал от себя оторву Брехт.
Подержал на вытянутых руках, посмотрел на кучерявую головку красивую и назад привлёк. А чего? Каретой от здания с подсматривающими отделены. А с этой стороны? А с этой засада. На них не мене четырёх пар глаз смотрели. Брехт отпустил Дарью Христофоровну на дорожку.
— Рад встрече. Только ты не бросайся при людях на меня. Что общество скажет? Думать же надо.
— Думать? Жить надо, а не думать!
Кхм. Что-то такое есть у древних, вымерших.
— Vivere est cogitare (вивэрэ эст когитарэ). Жить — значит мыслить. Цицерон обронил при случае.
— Сам ты Цицерон. Я соскучилась.
— Христофоровна. Остынь чуть. Можно отпускать?
— Можно, — но едва Пётр Христианович ослабил хватку, как баронесса бросилась ему на шею.
— Дарья! Вон муж идёт…
Отпустила. Оглянулась. Поняла, что обманул, и хотела было броситься снова на шею, но тут граф Ливен вовремя появился.
— Пётр Христианович, привёл я ваших женщин. Верните мне мою, — хорошие ноне мужья. Не жадные. Ну, Пушкин разве.
— Спасибо, Христофор Андреевич. Вам Государь про соль говорил?
— Да, завтра отправлю, не полк — батальон, и вдобавок десяток возчиков наняли. До свидания, Ваше Ханское Высочество. Гарем у вас, слышал, завёлся.
— Всё врут календари.
Глава 15
Событие тридцать восьмое
Супруги Ливен забрались назад в карету и закрыли дверцу. Со стуком, как в жигулях. И этот стук запустил процесс в мозгу у Брехта, калькулятор пискнул, выдавая результат, и Пётр снова бросился под уезжающую карету. Затарабанил в дверцу. Кучер заорал на лошадей, поводья натягивая, и самоубийцу чуть под колесо не занесло. Брехт повис на двери и открыл её своим весом. А там картина маслом. Дарьюшка с мужем целуется. О времена! О нравы! А минуту назад с ним лобызалась. О, женщины! Брехт выровнялся и прикрыл дверь кареты. Однако она почти сразу открылась и появилась встревоженная кучерявая голова графа.
— Пётр Христианович, что опять случилось? — физиономия со встревоженной, немного помедлив, в недовольную превратилась.
— Математика, граф. Математика, геометрия и физика.
— И что с ними?
— Как раз с ними всё нормально. С тем, кто вам команду давал, что-то не так. Я про соляную пещеру или комнату.
Муж Дарьюшки почесал кучеряшки на затылке и принялся выбираться из кареты.
— Слушаю вас, Ваша Светлость.
— Наверное, сам виноват. В смысле, я виноват. Сейчас попытаюсь исправиться. Два шезлонга, столик …
— Что два? На каком это языке? — говорили по-русски.
— Две кровати, плюс два кресла и столик с травяным чаем между ними. Это то, что должно войти в эту соляную комнату. Возьмём пять метров на пять.
— Что возьмём? Странный вы сегодня, Пётр Христианович.