Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

В Германской Демократической Республике, в Альтенбурге, я начал службу в разведывательном отряде, машины которого совершали полеты над Венгрией и Восточной Германией, чтобы обновлять штабные карты местности. Наша база находилась всего в 20 километрах от границы с Западной Германией, и я часто летал вблизи пограничного воздушного коридора, отделявшего Восток от Запада, и видел на той стороне американские реактивные истребители. Я не чувствовал враждебности к американским пилотам. Иногда в знак взаимного уважения между коллегами-летчиками мы покачивали друг другу крыльями.

Но нельзя отрицать: напряжение висело в воздухе. Политическая обстановка давила на всех очень сильно. Каждый раз, когда мы совершали полет, за нами внимательно следил командно-диспетчерский пункт. Если кто-то слишком приближался к воздушной границе, ему приказывали немедленно изменить курс. Пилоты, которых заносило в буферную зону, серьезно наказывали – отстраняли от полетов.

Дэвид Скотт

Поздней ночью или ранним утром F-100 без опознавательных знаков взлетали с авиабаз в Западной Германии, чтобы выполнять разведывательные полеты над Восточной Европой. Этим самолетам-шпионам дали кодовое название «Красотки»[19]. Это были аппараты с фотографической системой на борту, которые взлетали с аэродромов, стремительно мчались на малых высотах прямо на территорию ГДР, делали снимки и возвращались обратно как можно быстрее. Пока у нас не появилась возможность вести фотосъемку со спутника, только так можно было узнать, что затевают парни на той стороне. По всей видимости, «Красоток» в основном пилотировали летчики ЦРУ – мы мало что знали о них.

Мы же служили пилотами истребительной эскадрильи, и для нас действовали жесткие правила применения военной силы, когда мы летали вблизи воздушного коридора между Западом и Востоком – бесполетной буферной зоны шириной около 150 километров, которая именовалась зоной опознавания противовоздушной обороны[20]. Я много летал вблизи нее во время базирования в Голландии, но вход в ее пределы считался серьезным нарушением и проявлением агрессии, который противоположная сторона могла трактовать как начало войны.

Наша сторона придерживалась правила, что входить в коридор нельзя, если только пилот не получал на то прямой приказ или не участвовал в бою. Но каждый раз, когда на радарах появлялся русский самолет, приближающийся к зоне опознавания, кого-нибудь непременно посылали на перехват на случай, если Советы вдруг начнут боевую атаку. Иногда, чтобы проверить, на что готова та сторона, нам приказывали лететь прямо к зоне опознавания. Залетев туда, мы должны были разворачиваться и двигаться обратно. Мы видели инверсионные следы русских самолетов, которые делали то же самое. Вся штука в том, кто повернет первый. Шла этакая игра «на слабо», если не считать, что ставки в ней делались смертельно высокие.

Если русский самолет влетал в буферную зону, мы получали право тоже туда войти – для инспектирования или перехвата. Если он выполнял агрессивный маневр, мы отвечали тем же. Если бы он начал в нас стрелять, мы бы его сбили. Если казалось, что самолет противника заблудился, мы подлетали к нему на параллельный курс, считывали бортовой номер и пытались связаться с пилотом, чтобы приказать улетать обратно. Если он не выполнял приказ, один наш самолет вылетал вперед и качал ему крыльями. По международным правилам это означало, что самолет-нарушитель должен следовать за нашим звеном на посадку. На случай неповиновения ведомый повисал у нарушителя на хвосте в готовности открыть огонь. В такие воздушные кошки-мышки мы и играли.

Однажды я сам нечаянно залетел в бесполетную зону. Это случилось глубокой ночью, и наш лидер звена привел нас туда по ошибке: у него барахлило радиооборудование. Возможности радаров тогда оставляли желать лучшего. Командный пункт не сумел передать ему приказ возвращаться. В воздухе мы двигались вдвоем. Я летел в плотном строю с ведущим. Неожиданно оба наши самолета залил очень яркий свет. Это оказался перехватчик, посланный с нашей же стороны. Его прислали, чтобы привести нас домой. Мы очень быстро приземлились, а у ведущего моего звена после этого были серьезные проблемы.