Две стороны одной монеты (СИ)

— Они взяли Мойру в плен, вырвали ее из колледжа, силой притащили в камеру. Мне дали понять еще раз, если я попробую выкинуть какой-то фокус, мою сестру будут калечить и мучить до тех пор, пока я не стану послушным. Я не мог этого позволить, но и участвовать в происходящем не хотел. А потом я увидел… Пока меня вели под конвоем мимо машины, я увидел стоящую возле нее делегацию. Вооруженные охранники в костюмах. С ними был президент нашей страны, и я успел уловить его мысли прежде, чем меня увели…

— Значит, это правда? Правительство поддерживает проект Шоу? — Эрик не то чтобы не поверил Шоу сразу, но Чарльз был живым доказательством того, что это действительно так. Прискорбно осознавать, что люди, которые должны заботиться о твоем благе, спонсируют геноцид…

— К сожалению… В тот момент я понял, что мне некуда бежать. Никто не защитит мою сестру от Шоу, если я попробую вырваться. Меня хорошо охраняли. Пока я был вне машины, у многих были шлемы и каски против телепатии. Я мог сопротивляться лишь физически. У меня не было шансов против вооруженных военных.

— Ты мог хотя бы попытаться, — Эрик не хочет, чтобы его слова звучали осуждающе, но они таковы. И он запоздало осознает, что сам лишь сутки назад без особой борьбы согласился помочь Шоу, пусть Чарльз и обещал ему план по спасению мира.

— О, я попытался, когда меня вернули обратно в клинику, пока перенастраивали Церебро. Именно тогда моя сестра лишилась ступни, — он задирает одеяло и демонстрирует Эрику заколотую штанину на правой ноге.

Эрика передергивает, пружины в матрасе слабо вибрируют, и в его голове звучит голос Чарльза:

«Именно в тот день я услышал тебя в кабинете Шоу…»

Их взгляды встречаются.

«Ты знал, что я?..»

«Нет», — даже телепатически Эрик слышит все то сожаление, что скрывается за одним этим словом.

Если бы в тот день Чарльз понял, что Эрик тот самый человек, возможно, он не провел бы все это время в Церебро… Плевать, что Эрик был ребенком. Он был не беспомощным малышом. Они бы что-нибудь придумали!

Эрик поджимает губы и кривится своим мыслям. Все это глупости. Они были двумя напуганными детьми, попавшими в лапы садиста-манипулятора. Они бы ничего не смогли.

— Я оказался в Церебро тогда, с надеждой, что смогу одолеть машину. Но этого никогда не случится.

«И я не могу упустить свой шанс в этот раз, Эрик. Только не теперь…»

Они смотрят друг другу в глаза, и Эрику хочется увидеть, наконец, настоящего Чарльза. Хочется посмотреть в глаза человека, который прошел через все это и не сломался, который все еще надеется остановить проект, захвативший весь мир.

«Этого не случится, Чарльз».

— Ты больше не один.

Мойра появляется на месте Чарльза, и Эрик выглядит раздосадованным. Женщина тоже не в восторге от того, что обнаружила себя в комнате человека, который намерен продлить ее пребывание здесь.

— Что-то надумал по поводу моего предложения? — ее голос холоден, и весь вид выражает отсутствие какой-либо надежды на положительный ответ со стороны Эрика.

Он бросает взгляд на экран. Сейчас мать дома, что-то делает у плиты. Мойра тоже смотрит на экран, но тут же отворачивается. Она знает, что их слушают, но ей, кажется, все равно.

— Прости, ты не в моем вкусе, — Эрик по-акульи улыбается, и женщина, вытаращив на него глаза, откатывается к выходу из комнаты.

— Ты в своем уме вообще? Я бы на тебя и не взглянула!

Эрик встает с кровати и, ловко обходя кресло, берет его за ручки и выкатывает в коридор.

— Да-да. Пообщаемся потом.

Он оставляет растерянную Мойру, захлопнув за ней дверь. Какое-то время он стоит, прислушиваясь, пока женщина не уезжает прочь.

Ему нужно побыть одному, переварить услышанное, отпустить чужие эмоции.

Пока Чарльз не исчез, Эрик считал, что тот не воздействует на него телепатически. Но только с появлением Мойры он ощутил, как тень чужой боли отпускает его сердце. Значит ли это, что Чарльз смог проникнуть за его барьер? Эрик был напряжен, выслушивая его рассказ и бессознательно касаясь даром то пружин в матрасе, то каркаса кровати, то ножек стола. Он понял это только сейчас, когда Чарльз пропал, а Мойра оставила его в одиночестве.

Эрик пошевелил пальцами — дверная ручка послушно расплавилась и вернулась в свою форму. Он научился пользоваться своим даром за каких-то несколько дней. Не странно ли это? Еще неделю назад он был тем, кто чувствует невыносимую боль в кистях рук, когда нервничает или злится. А сегодня он может плавить и возвращать в первозданное состояние предметы, передвигать и изменять металл, придавать ему нужную форму… Связано ли это с тем, что он раскрыл свой дар, будучи взрослым?

Эрику кажется, будто он был металлокинетиком всю жизнь. Формально так оно и есть, конечно. Но это другое. Будто металл всегда ему подчинялся, будто он всегда мог им управлять, только отчего-то не делал этого.