Две стороны стекла

О-о, после того, как я очнулся, привязанным к кровати, я думал худшего со мной мой папаша сделать не может, оказывается, может, ещё как может. Я вспомнил анекдот: «Вчера пил с русскими, чуть не умер. Сегодня опохмелялся с русскими… Лучше бы умер вчера…» Это я о том, что каждый новый день сулил мне испытания всё хуже и хуже предыдущих…

Ага, лучше бы умер вчера…

Габиан! Вот, как его звали! Так, по-моему, называл его Патрик в ночь нашего побега.

Угрюмее и мрачнее человека я в своей жизни ещё не встречал ни в своём мире, ни в этом. Он сам со мной не знакомился, поэтому имя его я вспоминал целых два дня. Он просто постоянно наблюдал за мной, что я делаю, жил в моей комнате и спал на простом деревянном ложе с соломенным матрасом. И что бы я ни делал, я всегда чувствовал на себе взгляд этого человека. Он всё время смотрел исподлобья, никогда не улыбался, хмыкал, если я что-то говорил или делал, и по ночам страдал бессонницей, ворочался и вздыхал горестно.

Тогда я подумал: лучше бы ко мне приходил на весь день Отец Берток, я бы лучше его выносил, чем этого Габиана. Ну, это опять из разряда: «Лучше бы умер вчера…»

Думаю, отец ещё не закончил со мной, фантазия у него богатая, он ещё что-нибудь придумает, придумает непременно, чтобы «скрасить» мои унылые будни моей болезни.

Одно меня радовало: люди, посланные графом Бернатом за Патриком, вернулись ни с чем. Прошли все мыслимые и немыслимые сроки, а на переправе в Тодде он так и не объявился. О, сказать, что я был рад этому факту — не сказать ничего! Весь день я словно на крыльях пролетал, радуясь этой новости и злорадствуя.

«Патрик — молодчина! Ты догадался, где будут ждать тебя, и ушёл с реки раньше, чем достиг переправы… Мне даже стыдно, что я считал тебя слабаком и трусом, чёрт с ним, с подземным ходом. Ты сумел утереть нос моему отцу и его людям. Так держать! А теперь доберись до Нандора, чтобы всё, что я сейчас испытываю, было не зря…»

Эту новость мне принёс Отец Берток, он сейчас реже бывал у меня, а вопросы задавал всё те же, но они уже не так бесили меня, как в первые дни.

Я чувствовал, что старый свидетель будто хочет спросить меня о чём-то, точно есть между нами какая-то недоговорённость, но вот ни я, ни он пока не сделали шага, чтобы ответить на возникшие вопросы.

В конце концов, я стал ждать прихода свидетеля. Когда он приходил, Габиан убирался из комнаты, и я переставал чувствовать себя мухой, прикрытой сверху перевёрнутым стеклянным стаканом. Пусть лучше свидетель, чем этот камердинер.

Как же мне было жаль Патрика, если этот человек был рядом с ним годы, а не дни, как в моём случае.

В один из дней Отец Берток, как обычно расспросив меня о самочувствии, снял повязку с моей головы и сказал, что она теперь не нужна. Рана начала затягиваться и теперь не была открытой, на воздухе она заживёт быстрее, как высказал свои мысли свидетель. Остриженные волосы отрастут, прикроют шрам, и через время ничего не будет видно.

Я хмыкнул, и у меня невольно вырвалось само собой:

— Ага, попали бы мне в лоб, я бы уже отъехал, как Голиаф с его Давидом…

Обычно в таких случаях, когда что-нибудь моё прорывалось, пусть нечасто, но бывало, местные, кто рядом, удивлялись и смотрели на меня недоумённо. Я, конечно, старался следить за тем, что и как говорю, но иногда всё же язык подводил меня.

Сейчас же я заметил, что Отец Берток не удивился моим словам, спокойно и деловито скручивал бинты от повязки сухими тонкими пальцами. И я спросил вдруг:

— Вы знаете, кто такой Голиаф?

На пару минут повисла тишина, свидетель смотрел мне в лицо умным взглядом прищуренных глаз, и я явственно понимал: он знает, он всё знает и о Голиафе, и о Давиде, и о евреях, и ещё о многом-многом другом.

Кто он? Откуда он взялся такой?

— Тебя ищут…

Он так и сказал: «Тебя ищут…» Всегда до этого момента он говорил мне «вы», как сыну графа, хозяина Лоранда.

— Кто — ищет? — Я нахмурился.

Мы сидели с Отцом Бертоком рядом на моей кровати и говорили негромко, хотя и были в комнате одни.

— Ты — Арс из Эниона… Ведь так? Здесь тебя никто уже так не называет… Даже не знаю, где я впервые услышал об этом Энионе, от кого… Но среди наших тебя ищут… Твоя мать — актриса, ты говоришь, и сам ты студент медицинского факультета, но ни в одном Университете о тебе не знают… Ты был в Нандоре у графа Сандора, а потом сбежал оттуда. И теперь ты тут… И я должен доложить об этом своему Отцу Света. Тебя арестуют и увезут…

Я сухо сглотнул, чувствуя, что комок, который стоял у меня в горле, так никуда и не делся. «Лучше бы умер вчера…»

О чём он говорит? Куда увезут? И зачем?

— Если бы ты не сбежал из Нандора, тебя бы уже давно взяли там… — продолжил неторопливо Отец Берток, словно просто мысли свои озвучивал.

— Зачем? — глупо шепнул я.