Долго, пока не скрылись за углом, провожал Гринька взглядом их неясные силуэты.
В закутке матери, за ширмой, где темнела застеленная кровать, а в изголовье стоял старенький проигрыватель, он увидел на столике блюдце, забитое окурками, тарелку с кружочками колбасы и недопитую бутылку вина. Другая бутылка, пустая, валялась на полу. Гринька был голоден. Съел три кружочка колбасы и, взяв бутылку, понюхал. Пахнет хорошо. А на вкус? Сладкое вино чуть обожгло рот. Глоток, второй… Внутри бутылки глухо булькало, терпкая жидкость лилась в горло. Лилась, пока он не захлебнулся.
Прокашлявшись, Гринька немного посидел на кровати, потом вышел из-за ширмы и с минуту стоял, дивясь, как покачиваются стены, куда-то плывут потолок, буфет, стулья, диван, алюминиевая кастрюля, почему-то очутившаяся посреди пола… Ах, это же та кастрюля, та самая. Гринька покривил губы и, размахнувшись, изо всей силы ударил по кастрюле ногой. Гром и звон сотрясали стены и весь большой дом. А секунду спустя, замерев, Гринька слушал тишину. Хоть бы какой-нибудь звук. Никого. Пустота. Он один. Один во всем свете.
Шагнув к дивану, Гринька повалился на него и закрыл глаза.
Две фотографии
Аркадию Федоровичу пришлось даже рисовать схему. Никак иначе невозможно было доходчиво и просто объяснить сыну взаимодействие магнитных датчиков и прокатных валков, которые должны чутко реагировать на самые малые изменения в толщине несущегося стального листа.
На этот раз (через полчаса собирались отправиться на экскурсию в цех) Костя слушал очень внимательно, добросовестно разглядывал схему и что-то, кажется, начал понимать. Наконец он попытался наморщить лоб, отчего лишь приподнялись пушистые брови, и, помотав головой, изрек:
— Не получится. Это сделать невозможно.
— Ты так думаешь? — озабоченно, словно перед ним сидел опытный инженер, спросил Киселев-старший.
— Факт! — подтвердил Костя и ткнул пальцем в схему. — Смотри. Вот датчик в этом месте измерил вашу полосу и увидел, что она плохая. Ну, скомандовал он валкам, что надо, валки исправились. Хорошо. А сколько за это время бракованной полосы уже получилось? Ага! Ведь сказал, как скорый поезд летит она.
— Гляди-ка, — приятно удивился Аркадий Федорович, — самую сердцевину ухватил! Верно: в этом вся закавыка. Только, дорогой мой скептик, и мы не лыком шиты! Думаем эту закавыку перехитрить. Датчики поставим как можно ближе к валкам. Тогда они мгновенно и будут реагировать, вернее, управлять. Как, например, шофер за рулем. Разве он ждет, когда машина в кювет съедет? Не ждет. А беспрерывно чуть-чуть руль подправляет.
— Правильно! — сразу поняв про руль и шофера, обрадовался Костя. — Тогда все в порядке! Чего же вы не сделаете?
— О, если бы так просто, — вздохнул Аркадий Федорович. Посмотрев на часы, он сказал: — Без пяти девять. Дискуссию мы в цехе продолжим. Живьем, как говорится, увидишь… Что-то Гриши нет. Как он человек — аккуратный?
Вопросик! Сразу не ответишь. Костя вспомнил, как Гринька требовал долг, усмехнулся:
— Если про свою выгоду, то аккуратный, не забудет.
Отец с интересом взглянул на него.
— Ну-ну, — кивнул он, будто приглашая сына к откровенности.
Но Костя ни о чем таком, разумеется, говорить не стал.
— Я схожу за ним, — с излишней торопливостью сказал он. — Вдруг в самом деле забыл?
Смущение сына не ускользнуло от внимания Аркадия Федоровича. «И здесь не все так просто, — подумал он. — Здесь и схему не нарисуешь…»
Сначала Костя постучал негромко, а потом — сильней. Но дверь никто ему не открывал. Неужели разминулись? Может, пока он на лифте ехал, Гринька по лестнице спустился? Костя уже снова собирался юркнуть в лифт, но все же для верности постучал в третий раз. И сразу услышал шаги.
Гринька стоял на пороге одетый, в штанах и рубашке, а вот лицо у него было совершенно сонное, и рыжие густые волосы лохматились во все стороны.
— Привет! — сказал Костя. — Ты спал, что ли? Я барабанил, барабанил — хотел уходить.
Странно вел себя Гринька. Как на заморское чудо, пялил на Костю глаза, потом облизнул губы и выговорил:
— Здорово.
Вернувшись в комнату, Гринька с недоумением оглядел на себе штаны, рубашку.
— А электроэнергию экономить надо. — Костя повернул выключатель. — В лифте у вас плакат висит: «Экономьте каждый киловатт-час энергии».
— Это я одетый, значит, спал? — удивился Гринька.
— Да ты что, никак не проснешься? — Костя показал на будильник. — Видишь, сколько времени! Это еще на пять минут у вас отстают. Давай умывайся скорей, и пошли.
— Куда пошли?
— Память проспал, да? На завод. Папин цех смотреть. Стан «2000».
Гринька нахмурился, увидел валявшуюся под столом кастрюлю и торопливо заглянул за ширму. Кровать матери, как и вчера, была застелена. На тарелке лежали кружочки колбасы, стояла бутылка. Гринька прошел к дивану, сел и тупо уставился в пол.
— Эй, эй! — подергал его за рукав Костя. — Я же специально зашел за тобой. На девять часов договаривались, а ты…
— Обожди, — поморщился Гринька. — Дай сообразить…
— Чего соображать! Идти надо. Папа ждет.