Две свечи

— Почему? — Николай хмыкнул и глянул на нее с хитрецой. — Боялся очень за одну нервную девушку. Думал, не дай Бог, у нее крыша съедет. Кого я тогда буду целовать ночами напролет? — Он шагнул к постели и сгреб Ксюшу в охапку. Она счастливо взвизгнула и прильнула к нему. — Как же я соскучился! Пару часов не прикасаться к тебе — уже пытка. А тут целые сутки! — Его руки стремительно срывали с нее халатик, горячее дыхание обжигало шею и грудь. — Ксюшенька, детка!

Она уже была готова привычно улететь в никуда, уже закрыла глаза, подставляя тело под страстные, ненасытные поцелуи. Как вдруг ее насквозь пронзило жуткое ощущение: в комнате кто-то есть. Тот же, кто был сегодня днем, когда пришла мать. Кто преследовал ее все эти дни и ночью, в кошмарном сне. Ксюша дернулась в объятиях Николая, сжалась в комок, как пружина. Он глянул на нее недоуменно.

— Что такое? Я сделал тебе больно?

— Нет. — Она продолжала пятиться от него к стене.

Он крепко обхватил ее за плечи.

— Да что происходит, черт побери? — В его голосе послышалась досада. — Ты должна объяснить мне.

— Я… я не могу, — пролепетала Ксюша.

Она почти не слушала Николая. Взгляд ее был прикован к комоду. Нижний ящик его медленно и плавно начал выдвигаться вперед. Неужели он не видит? Ничего не видит? Не может быть!

— Коля! — Она судорожно вцепилась в его пальцы.

— Что?

— Посмотри вон туда. Скорее. Ну же, гляди!

Он завертел головой в указанном направлении, потом пожал плечами.

— Что ты хочешь, чтобы я увидел?

— Комод. Он… он движется.

— Движется?! Комод?! Ксюня! — Николай резко выпрямился и дернул за шнур ночника. Комнату озарил тусклый, желтоватый свет. — Смотри внимательней, — сурово произнес Николай.

Ксюша, вжавшись в подушки, пожирала глазами злосчастный комод. Все ящики были на месте. Все кроме… Второй снизу ящик слегка выдавался вперед, будто его спешно пытались задвинуть, но не успели, бросили на полпути. Кажется, мать доставала из него носовой платок. Или… нет? Ксюша изо всех сил напрягла память, но вспомнить, как было наверняка, не смогла.

Николай продолжал смотреть на нее пристально и строго. Под его взглядом она обмякла, почувствовала себя жалкой и беспомощной.

— Ксюня, у тебя не в порядке с нервами. — Он встал, взял с тумбочки ее сигареты, чиркнул зажигалкой.

Впервые она видела, что Николай курит. Он ходил по комнате взад-вперед, лицо его было мрачным.

— Придется отказаться от поездки. Тебя нельзя оставлять одну. Нужно лечиться. Раньше это бывало?

Она помотала головой.

— Может, это я виноват? Столько ночей не давал тебе выспаться как следует.

— Колечка, ты ни в чем не виноват. Я… я сама… — Ксюша не выдержала и разрыдалась.

Сейчас, вот сейчас он уйдет. Оденется, хлопнет дверью. И никогда больше не вернется. Зачем ему сумасшедшая истеричка?

— Не плачь, — проговорил Николай мягче, однако к постели не подошел, продолжая мерить комнату шагами. — Не надо. Все пройдет. Я буду с тобой, не оставлю тебя.

— Нет? — Ксюша громко шмыгнула носом.

Он наконец остановился. Швырнул окурок в окно.

— За кого ты меня принимаешь?

«За мужчину», — хотела сказать Ксюша, но промолчала.

Он подсел на край тахты.

— Завтра идем к врачу. С утра. Я не пойду на работу, провожу тебя. Сейчас спи.

— А ты?

— И я постараюсь уснуть. — Он погасил лампу.

Ксюша нащупала в темноте его ладонь, сунула в нее свои пальчики. Он осторожно сжал их. Она лежала и дрожала. Комод больше не хулиганил, стоял смирно. Зато кресло начало выписывать замысловатые пируэты — вертелось на месте, приподнималось на колесиках.

Ксюша молчала, понимая, что взывать к Николаю бесполезно. Да и к кому-то другому тоже. Сонька наказала ее и только ее — дьявольским посланцам нужна она одна. Остальных они не беспокоят.

«Интересно, какова их конечная цель? — мелькнуло у нее в мозгу. — Уничтожить меня? Свести с ума? Превратить в калеку?»

Она зажмурилась, прижалась к Николаю, натянула на голову одеяло. Пока она держится за него, ее не убьют.

27

Ей снилось все то же. Медленно открывающаяся дверь, за дверью кто-то страшный и невидимый, источающий холод смерти. Она кричала. Прибегала из кухни мать, поила ее какими-то каплями, Николай снова курил и звонил кому-то по сотовому.

Утром они поехали к врачу. Ксюша сидела в неправдоподобно-белом кабинете и отвечала на бесчисленные вопросы сухонькой старушки в огромных роговых очках.

— Сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Когда вы начали половую жизнь?

— В шестнадцать.

— Живы ли ваши дедушка и бабушка?

И так далее, вплоть до того, какое сейчас время года.

Ксюша смотрела на белые, крашеные стены, и ей казалось, это не краска, а снег. Словно в чертогах Снежной Королевы — все утопает в белизне, холодной, неживой. И сама она неживая, ее сердце превратилось в кусок льда. Оно не может больше любить, оно забыло, что такое нежность и знает лишь одно чувство — страх.

Старуха сняла с носа очки, тщательно протерла их платочком, водрузила на прежнее место и стала что-то писать на разграфленном листе бумаги. Про Ксюшу она начисто позабыла.

«Интересно, что эта старая клуша запоет, если узнает историю с приворотом?» — равнодушно подумала Ксюша.