Вечером он ненадолго остался один на один с Иродиадой. Ее гордый профиль в лунном свете всколыхнул в нем море воспоминаний, приятных и неприятных. Эти воспоминания длились секунды, но были очень рельефны и помогли Антипе принять решение.
—
— Но у меня дочь, — сказала она.
— Это будет наша общая дочь — я бесплоден.
В сумерках он не увидел ее глаз, сказавших «да».
— Да, — тихо ответила она, — если ты избавишься от жены, я согласна.
— Хорошо, — ответил Антипа.
Разговор длился всего несколько минут.
Утром, еще раз увидев Иродиаду, провожавшую его, Антипа убедился в правильности своего решения. Ей в это время шел 30-й год, и она была прекрасна. Холод ее глаз не испугал Антипу, на такие мелочи он не обращал внимания.
Антипа вернулся домой, поцеловал жену Иософату, поцеловал тепло, затем сильнее: она, доверчивая и широкая, пахла приятно и знакомо. Он увлек ее в постель, но она, обычно не очень дальновидная, сейчас что-то почувствовала. Это незримое «что-то» таилось в его чуть замедленных ответах, отрешенности и еще неизвестно в чем. Он сидел или лежал больше, чем обычно. Глаза его были устремлены на север, зуда, где он встретил Иродиаду. Потом он ходил, меряя шагами балкон. На второй или третий день она сообразила, что это не болезнь. Ревность несколько дней раздирала ей грудь, не потому, что Антипа встретил другую женщину, у ее отца тоже было много женщин: она уже давно ждала, когда он приведет в дом еще кого-нибудь, как не раз делал и его отец — царь Ирод. Все это было в порядке вещей. Здесь — другое. Он не прикасался к ней неделю, отдавал отрывистые, резкие распоряжения. Такого с ним давно не было.
Спал он беспокойно, но долго, иногда поднимался только к обеду. И он, как ему казалось, нашел решение. Его слуга как бы ненароком рассказал своей подруге, что Антипа встретил другую женщину — Иродиаду, что ее одну он хочет видеть хозяйкой дворца и что якобы он сам слышал, как его господин договорился об этом с Иродиадой. Все это было намеренной утечкой информации. Иософата поверила. Поверила, потому что все сомнения говорили ей: так оно и есть. Она тоже приняла решение. Потом, когда Антипа собрался уезжать, она удержала его, она ласкалась, ее полные груди с небольшими мягкими сосками сами находили его руки, глаза и рот, невольно он целовал их. Возбуждение пеленало его. Он провел с Иософатой несколько лучших в их жизни часов. Затем она встала и ушла. Ирод вначале почувствовал недоумение и обиду, затем другой образ уже полностью овладел его воображением. Он ускакал. С ним был небольшой отряд — охрана и слуги.
Буквально через несколько часов Иософата покинула дворец. Ее верные слуги, арабы, предупредили коменданта крепости Махерон о приезде царицы, затем они предупредили ее отца, сурового и воинственного Арета. У нее не было проблем. По мере продвижения кортежа к Махерону всё новые и новые отряды, посланные ей навстречу отцом, присоединялись к ней. Отец встретил ее, встав и раскрыв объятия. Они ничего не говорили об Антипе. Сухие глаза дочери были для Арета хуже ее слез. Лишь спустя долгих 13 лет, когда гордые арабские скакуны гарцевали по Махерону, боль происшедшего почти оставила Арета.
Антипа же без препятствий приехал к брату. Сумма отступного была достаточно велика, а может быть, у ее первого мужа просто не было выхода. Во дворец они вернулись вместе. Саломея, которой шел 13-й год, была с ними. Они совершили молебен и омовения, потом удалились в спальню. Антипа, который был на несколько лет старше Иродиады, одетый в легкий и удобный халат, направился к ней. Но Иродиада жестом остановила его. Она вдруг сбросила с себя одежды и опустилась на колени на ковер, слегка отвернувшись от Антипы и изогнув свой великолепный стан. И когда Антипа увидел Иродиаду — это превзошло все его фантазии, — он был покорен и заворожен ею до самой смерти. Любила ли она мужа? О да.
Мужество и решительность, граничащая с жестокостью, — печальное наследство ее отца, странно сочетались с мягкостью и грацией ее матери, и это делало Иродиаду неотразимой. Она была кошкой, но не ручной, домашней, а киплинговской, той, что гуляла сама по себе. Она сама принимала решения и сама выполняла их.
По прошествии почти двух тысяч лет Иродиада не нуждается в наших оправданиях, но во имя истины…
«Венчанной блудницей» назвал ее Мережковский. А в чем, собственно, ее блуд? Второе замужество? Да, по ортодоксальным иудейским законам — это грех. Но грех ли это с позиций раскрепощенной Римской империи или с точки зрения нравственных устоев нашего времени? Никому и в голову не приходит называть блудницей Клеопатру, имевшую нескольких мужей и любовников.
А что касается мнения о ней Иоанна Крестителя, то ей ли, гордой царице древнего хасмонейского рода, внучке Мариамны и Ирода, терпеть выкрики и обвинения какого-то иудея, пусть внешне и привлекательного!..
Мало, очень мало у нас свидетельств об Иродиаде, а жаль…