Две тайны Христа

«Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти галилеяне были грешнее всех галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме?» (Лк. 13:2–4).

Морально-этический аспект этого диспута не имеет ничего общего с жертвоприношением. Нет сомнения в искренности людей, предупреждающих Учителя. И так же очевидна пропасть между прагматизмом предупреждающих, делящих мир на виновных и невиновных, и Христом, который говорит: «Все виновны, покайтесь». Пройдет еще очень много времени, пока эта мысль начнет проникать в сознание людей.

Конечно, Иисус знал, «…потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима» (Лк. 13:33). «Вы знаете, что через два дня будет Пасха и Сын человеческий предан будет на распятие» (Мф. 26:2). И суд Пилата был скор: Спаситель был пленен в период пения петухов, до двух часов ему был вынесен приговор. Беседа Пилата с Христом была очень непродолжительной. И быстрота этого решения, и перемена настроения Пилата в полной мере характеризуют отношение римлян к покоренным народам. Независимо от нашего отношения к Пилату, абсурдность обвинения была ему очевидна. Вероятно, предлагая толпе на выбор Христа или Варавву, он был искренен, однако в своей римской правоте психология иудейской толпы просто не бралась им во внимание. А ведь ситуация для Иисуса была абсолютно проигрышной. Возможно, находись на месте Пилата его предшественник Валерий Грат, он бы не сделал подобного предложения. Он провел в Иудее очень много лет, он лучше понимал характер ее народа. В самом деле: «Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство» (Мк. 15:7). Все евангелисты едины в характеристике Вараввы и его спутников, но абсолютно очевидно, что допускаемая многими мысль об убийстве Вараввой с сообщниками римского или даже сирийского легионера совершенно беспочвенна. Рим слишком любил себя, слишком заботился о своем величии, чтобы позволить безнаказанно убивать своих солдат. Никогда бы Пилат не предложил толпе выдать убийцу солдата — это полнейший абсурд. Речь может идти об одном из мелких локальных конфликтов между иудеями или, может быть, Варавва также был галилеянином — человеком из другой провинции. Анализ книг Флавия показывает, что эти конфликты, словно язвы, разъедали бывшее царство Ирода. Через несколько лет они окончились гражданской войной с одновременным антиримским восстанием и вполне закономерным поражением иудеев. Но сейчас мятежник Варавва, убивший неизвестного священника либо простого обывателя, был в глазах потерявшей разум толпы если не героем, то, по крайней мере, возмущающимся и протестующим — неважно, против чего или кого. Он переступил порог обывательства, он совершил нечто недоступное большинству из них, пока недоступное, — он убил человека. И толпа приветствовала это убийство, она сделала свой выбор… Пилату же было все равно. В презираемой им толпе не было, не могло быть различия между убийцей и праведником. Им было одно имя — Вараввы…

Предупреждавшие Христа знали это.

А может быть, следует просто вспомнить и то, что Евангелие от Луки сильно беллетризировано?

Интересно проследить психологический подтекст строительства водопровода. Флавий упоминает о начальнике царской пехоты Грате, которому сразу же после смерти Ирода приходится бороться с многочисленными разбойничьими набегами (И.В. 2:4.2; 5.2). Следует допустить, что Валерий Грат, блестяще проявивший себя в качестве военачальника и прекрасно знавший Иудею, был назначен в 15 г. прокуратором этой провинции. Во всяком случае, это вполне логично. Но для человека, живущего в Иерусалиме уже около двух десятков лет, сложившееся положение вещей, в особенности с обеспечением водой, считалось нормальным. Иное дело — новый чиновник. Не следует забывать, что зять Августа — Агриппа Великий, безвременно умерший в 12 г. до н. э., положил начало строительству акведуков в метрополии, и это занятие стало престижным. Именно поэтому, как нам кажется, решение о строительстве должно было родиться у Пилата спонтанно, в первые дни или часы пребывания в Иерусалиме. В пользу такого скорого решения может быть и то, что Пилат привез с собой жену — молодую и привлекательную, и дискомфорт Иерусалима в сравнении с Римом был для нее просто невыносим, но это — лишь версия…