Две томские тайны

— А какой грех? — удивился Пален. — Ваш батюшка для спасения страны просто должен отречься от престола. Потом его отправят в надёжное место, не причинив ему никакого зла.

— И ни один волос не упадёт с головы моего родителя? Поклянитесь мне!

И граф нехотя, скороговоркой поклялся.

— В этом случае я согласен принять корону, — решился наследник.

Павел проснулся около полуночи от шума в прихожей. Раздался глухой крик, потом звук падения чего-то тяжёлого. Государь вскочил с постели.

Он успел спрятаться за ширму прежде, чем в спальню ввалились пьяные офицеры. Его убежище легко обнаружил генерал Беннигсен[2]. Обнаженной шпагой он опрокинул ширму и произнёс:

— Государь, вы арестованы!

— По какому праву вы ворвались в мои покои? А ну-ка вон отсюда, грязные скоты! — взорвался царь.

Заговорщики не ожидали сопротивления и смутились. Но в голосе царя не хватило твёрдости. И они почувствовали, что он испуган.

На ночной столик генерал положил бумагу и, протянув государю перо, сказал:

— Для высшего блага России подпишите. Это акт о вашем отречении от престола.

В рубахе до пят и ночном колпаке плохо сложенный император, с вздёрнутым и приплюснутым носом, огромным ртом и сильно выдающимися скулами, выглядел уродливо и одновременно комично во всполохах свечей, отражающихся на стальных клинках шпаг. Он дрожал от ужаса, но отрицательно замотал головой и закричал:

— Стража! На помощь!

Один из офицеров сделал выпад шпагой. Кровь обагрила царское одеяние. Павел упал, продолжая пронзительно кричать, потом из последних сил приподнялся с пола. И тогда другой офицер сзади стянул ему шею шарфом и стал душить. Сын Петра Третьего хрипел и отбивался от убийц. И на него набросились остальные заговорщики. Пинали ногами, кололи шпагами и кинжалами. Пока он не превратился в окровавленный мешок мяса.

А граф Пален заблудился в саду. И только когда всё было кончено, и ему сообщили об успехе заговора, он поспешил в комнату наследника.

Александр спал на своей кровати одетый. Граф разбудил его и объявил:

— Ваш батюшка только что скончался от сильнейшего апоплексического удара.

Великий князь расплакался:

— Вы же клялись, граф…

На что Пален жёстко ответил:

— Хватит ребячества! Благополучие миллионов людей зависит от вашей твёрдости. Идите и покажитесь солдатам.

Игры императоров

Батеньков протёр глаза и обнаружил себя лежащим на лавке. Под головой у него была подушка, а сверху его укрывала шинель. В печке мирно потрескивали берёзовые дрова, за окном светился бледный серп луны.

— Очухался, Аника-воин? — послышался ласковый голос. — Не будешь больше бузить? Не отвечай, коль не хочешь. Только у меня есть предложение: давай отложим выяснение отношений до завтра. Дуэль от нас никуда не убежит. А поговорить нам есть о чём.

— Что вы со мной сделали? — прохрипел Батеньков, ощупывая свою грудь.

Убедившись, что нет следа от раны, он ещё раз повторил свой вопрос.

— Не я, ты сам это с собой сотворил. Нельзя набрасываться с кулаками на богомольца. Так даже убить себя можно без всякого оружия. Но ты скоро придёшь в себя, не переживай.

— В Сибири, значит, укрылись. Неужели лучше места не нашли? В Палестине-то грехи замаливать, поди, приятней, чем здесь?

Старец не ответил. Он сидел за столом и смотрел, как хлопья снега падают в лунном свете.

Батеньков почувствовал облегчение и уже искал что-нибудь тяжёлое, чтобы огреть эту сутулую спину.

— Почему ты меня так ненавидишь? — не оборачиваясь, спросил Фёдор Кузьмич.

— А за что вас любить? Вы же всему виной! С Николая, солдафона, что возьмёшь? Бригадный генерал, поставленный вами на царство. Он кроме устава ничего не знал. А вы, Ваше Величество, — человек думающий. С вас и спрос.

— И в чём же моя вина? Что раньше вас, смутьянов, не перевешал? Так полагал, что одумаетесь. Вроде бы люди грамотные.

— Не надо лукавить. Ужель после европейского похода вы не поняли, что нельзя жить по-старому? Что передовое дворянство, вкусившее европейских ценностей, больше не позволит вам править самодержавно. Если бы вы тогда, вернувшись на родину после своего парижского триумфа, отменили крепостное право и приняли Конституцию, то вошли бы в историю, как самый просвещённый русский царь. И сейчас бы у нас была нормальная конституционная монархия. И жили бы не хуже, чем в Англии. И государя почитали бы, как англичане свою королеву Викторию. У вас были все возможности сделать это. Но вы предпочли сбежать и переложили бремя ответственности на абсолютно неподготовленного человека. Потому нет вам прощения. И никогда не замолите вы свой страшный грех перед Россией.

Старец не ответил и спросил гостя:

— Это ты был в плену у французов?

— Да. В сражении под Монмиралем противник захватил нашу батарею. Меня искололи штыками. Лекарь потом насчитал десять ран. Когда враги убирали убитых с поля боя, заметили, что я жив. Надо мной склонился французский капитан и спросил: «Кто такой?» Я ответил, что офицер. И тогда он приказал изрубить меня на куски. Но нагрянули казаки и отбили меня.