Две зари

– Не ходи на Корсунь! – убедительно произнесла Эльга и немного наклонилась к сыну. – Делай что хочешь с угличами, но не трогай греков. Сейчас пора самая для нас благоприятная – я добьюсь от них чего захочу без единого удара. И тебе было бы гораздо лучше остаться и подождать Романовых послов. Договориться с Романом о том, чтобы ни он, ни его союзники, ясы и печенеги, не вмешивались, когда ты будешь решать твои дела с хазарскими данниками – это будет стоить куда дороже, чем вся дань с угличей.

– Беседы я тебе доверяю, матушка, – с насмешливым уважением ответил Святослав, откинувшись на спинку сиденья. – Ты ловка в переговорах, а я – в играх мечом и щитом, ведь я мужчина. Для того ты и ездила в Царьград, для того крестилась и стала дочерью Константина. Вот пусть теперь твой брат Роман и дарит тебе новые подарки, – он указал пальцем на беломраморный тронос, Романов подарок времен поездки.

В словах его была скрыта более жестокая насмешка, даже упрек. Крещение хоть и сделало Эльгу членом духовной Константиновой семьи, объединяющей всех христианских князей и королей, однако пользы Руси принесло пока немного. И Эльга знала, что польза эта должна появиться, иначе над ней будут смеяться и попрекать изменой богам.

– А я желаю тебе удачи во всех твоих ратных делах, – так же ласково ответила Эльга, хотя глаза ее похолодели. – Но только молю: будь благоразумен.

Святослав стиснул зубы. Эльга не просто так умоляла его воздержаться от похода на Корсунь: двухлетней давности попытка сходить туда оказалась очень неудачной, а неудача эта потянула за собой столько разных бед, что их последствия сказывались и сейчас. Красивой победой над старым Етоном Святослав отчасти искупил тот позор и убедил русь в своей удаче. Отчасти и ради этого его сборщики зимой старались выжать из бужан все, что только можно, не дожидаясь установления ряда, – ведь тот удачлив, кто богат.

– Теперь во мне старого Етона сила и удача, – напомнил Святослав. – Ему три века обещали, он, говорят, лет двадцать пять до того не дожил, да, Унемысловна? – он взглянул на Величану, и та кивнула. – Теперь и годы те – мои, и вся удача его, Одином дарованная, тоже моя.

И эти двадцать пять лет, на которые он твердо рассчитывал, сейчас казались неоглядно огромным временем, заключающим в себе тысячи будущих преданий.

– Дайте боги, чтоб и Етонов ум… – прошептал Мистина на ухо своему брату.

Малуша расслышала – или больше угадала – эти слова, потому что как раз шла вдоль почетного стола, наливая вино в серебряные и стеклянные кубки. Лют в ответ многозначительно улыбнулся, так же двинув правой стороной рта. Малуша шла дальше, исправляя свою службу и очень стараясь, чтобы руки не дрожали. Этот разговор, вернее, еще один из нескончаемых споров Святослава с матерью, взволновал ее до глубины души. Ей часто приходилось слышать такие споры – и в гриднице, и в жилой избе, здесь или на Щекавице, где жил князь. И он, и его мать – оба хотели для державы Русской силы, славы, чести и богатства. Но если Святослав шел к этому тем путем, что был проторен многими поколениями его предков, то Эльга выискивала новые. Святослав считал, что к этому ее вынуждает лишь женская слабость – ей ведь не суждено стать великим воином и склонить страны и народы под свой меч. А Эльга была убеждена, что время Харальда Боезуба прошло и нынешние державы строятся иными средствами.

– Да и не всякие смелые отроки, что уходят к морю, возвращаются с хорошей добычей! – шепнул кто-то рядом.

Малуша очнулась: она уже дошла до самого края того стола, где полагалось лучшее жареное мясо с пряностями и вино. Здесь сидели молодые родичи бояр и среди них Пестрянычи, Вальга и Торлейв. Это сказал Торлейв, причем именно для нее – вскинув глаза от кувшина, Малуша встретила его веселый взгляд.

– Да неужели тебе-то неохота на войну сходить? – поддел его Алман, младший сын Себенега.

– Я во Франконовурте зимой был, – Торлейв насмешливо и снисходительно взглянул на приятеля. – Каменные палаты и церкви видал – с гору величиной! Что мне теперь какие-то вшивые угличи! А вот что выйдет из того, когда и греки, и немцы наперебой примутся нас вере учить – вот на это я бы хотел поглядеть!

И снова бросил выразительный взгляд на Малушу, будто приглашал ее разделить это веселье.

– Грех тебе так говорить, ты же крещен! – Малуша с трудом сдерживала улыбку, но в глубине души была недовольна этими шутками.