Две жены для Святослава

Весь вид его говорил: еще мне не хватало с девкой спорить!

Эльга промолчала, но думала вовсе не о девушке. На ум ей пришли те смолянские бояре, с которыми они с Ингваром когда-то договаривались об этом обручении. Впервые она всерьез задумалась: не вышло бы худа какого из того, что Свирькову дочь сватали в княгини, а теперь берут за воеводского сына, хоть и в княжью родню. Тогда, восемь лет назад, невеста была ребенком, да и им, русам, требовалось скрепить уговор как можно быстрее. Поэтому само то, что у Свирьки осталась дочь, по годам подходящая Святославу, выглядело удачей и давало возможность к общему согласию разделить наследство покойного: учитывая будущее приданое, Киев получал две трети.

Но уже через два года Эльга предпочла такой же союз с Олегом Предславичем: смоляне далеко, а древляне близко.

И вот настал тот день, когда эта забытая квашня вспухла и тесто полезло через край…

Бояре кланялись, прощаясь; Эльга глянула на Мистину. Он слегка шевельнул веками: понял.

* * *

Когда Мистина вошел – как всегда, поневоле кланяясь под притолокой, – Эльга стояла возле укладки. Быстрым взглядом он приметил: в избе больше никого, нет даже Брани с нянькой.

– Откуда Остряга знал? – сразу спросила она, едва Мистина затворил за собой дверь. Голос ее звучал непривычно резко.

– О чем?

– Хватит! – досадливо воскликнула Эльга. Она заранее знала, как именно он будет увиливать. – Ты знаешь о чем! О том, чтобы за Улебку сватать смолянку!

– Да я сам удивился. – Мистина почтительно застыл у двери, ожидая, пока княгиня пригласит его пройти и укажет сесть. – Я ему не говорил.

– Кто же сказал? – Эльга в досаде стиснула руки, будто отыскание виновного как-то помогло бы поймать улетевшего воробья.

– Бабы и девки разболтали. – Мистина развел руками. – Их же хоть не корми – только дай порядить, кому на ком жениться.

А поскольку «бабы и девки» со двора Мистины и Острогляда все приходились друг другу родней и дня не проживали врозь, то известное одним уже назавтра делалось известно и другим.

– Ты ведь хотела, чтобы решил князь, – мягким голосом, чтобы не показалось, будто он торжествует победу, напомнил Мистина.

– Иди садись, не стой бдыном! – нелюбезно пригласила Эльга, а сама отсохла наконец от места и беспокойным шагом прошлась по просторной избе.

Мистина, мягко ступая, будто стыдился своей огромности в этой «солнцевой палате», прошел и сел на лавку, покрытую мягкой свежей овчиной, а поверх нее шелковым полавочником с шитым золотом краем. К сорока годам воевода немного погрузнел, под узорным красным шелком греческого кафтана с золотыми моравскими пуговицами обозначился живот. В русой бороде засветилась седина, но бороду он опрятно подстригал, не стремясь зачислиться в старики, и так же был приветлив и любезен. Лишь пристальный, умный, чуть отстраненный взгляд серых глаз давал понять приметливому человеку, что Мистина Свенельдич далеко не прост и говорит не более половины того, что на самом деле думает.

– Князь решил… – в досаде пробормотала Эльга, всем видом давая понять: не сам он так решил!

Все сложилось, как хотел Мистина и не хотела она. Замысел взять смолянскую невесту за Улеба Эльга просила держать в тайне, в первую голову – от Святослава. Потому что легко предвидела именно такое его решение. И все вышло, как она опасалась: лишь услышав об этом, сын немедленно одобрил. А если князь одобрил, Эльга уже не могла ни отменить, ни даже осудить прилюдно его решение. Мистина поставил на своем, прямо не нарушив ее приказа. Не учинять же ей теперь розыск среди ближайших родственниц! Чего такого? Почему им нельзя поговорить, на ком молодца женить? Да мать и сестры-сватьи начинают об этом болтать, едва дитя на ножки встанет!

– Я хотела, чтобы он решил, зная, что к чему! – Эльга остановилась и обернулась к Мистине. – А ты опять всех обошел!

Она вонзила в лицо Мистины негодующий взгляд, будто надеялась поймать на нем проблеск вины. И знала, что напрасно. Этот свой излюбленный прием он усвоил едва ли не в отрочестве. Правильно запущенный слух – оружие посильнее рейнского меча. Всякому охота послушать и поговорить о том, чего никто еще не знает. И скоро об этом будут знать все. А то, что знают все, уже поэтому становится истиной. Раз все знают – стало быть, правда. Бороться с этим так же нелепо, как драться с ветром.

– Ты хотела, чтобы он решил, зная, что к чему, – размеренно повторил ее слова Мистина. – Но не хотела, чтобы он знал.

И замолчал, давая ей закончить мысль: сама устроила так, что дела не решить.

Он был прав, и Эльга не возражала, а только ломала руки с греческими самоцветными перстнями.

– Расскажи ему, – предложил Мистина. – Еще не поздно.

С такой искренностью, будто и правда указывал возможность все исправить.

Эльга села, словно вдруг устала от волнения.