Две жены для Святослава

Никто Прияну не бранил, но само присутствие людей вокруг докучало ей. Она не вышла до конца из Нави, куда вдруг заглянула, не успев выпустить руку умирающего Хакона. Пережитые тогда ощущения порождали множество мыслей. Она вдруг как будто повзрослела лет на десять. Ведома, напуганная этими переменами, снова рассказала ей в подробностях все, что случилось с ними обеими восемь лет назад: что она, Прияна, вовсе не умирала и даже не болела, а в могилу Рагноры Сверкер приказал положить тело девочки тех же лет, умершей по дороге дочери чьей-то полонянки из тех, что везли на Волжский путь продавать. А потом, когда Ведома поддалась на обман и вернулась, Сверкер придумал целую сагу о том, как обе его дочери якобы три года прожили у Кощея.

– Ты не умирала! – внушала Ведома. – Жила у матушки, только из избы тебя не выпускали, чтобы люди не видели. Ты не встречалась с Кощеем. Ты – обычная девка…

И умолкала беспомощно, сама сомневаясь в своих словах. Пусть тело Прияны не опускали в бабкину могилу, но дух ее Навь посчитала за свою добычу. Законную добычу, отданную тем, кто имел право отдать, – родным отцом.

Однако попрекать Сверкера поздно. Прияна, внучка знаменитой колдуньи, обеими ногами встала на указанную тропу и не могла сойти. Уже через день после возвращения домой она запросилась в избушку Ведьмы-раганы.

– Не насовсем, до весны. Пока в себя не приду. Здесь тяжело мне. Постоянно будто натыкаюсь на кого-то… Там просторнее.

Ведома не испугалась и не стала ее отговаривать. Она понимала: где недуг подхвачен, там и будет излечен.

– А может… лучше бы и насовсем, – помолчав, сказала Ведома. – Один жених тебя забыл. Другого Мара унесла. И что дальше будет, если Станята не шутя решил с Киевом раздружиться, а с Полоцком задружиться? Не случилось бы новой войны. А так – жила бы в лесу… Все бы тебя уважали, почитали, тронуть не смели. С твоим родом, да славой, да… Ведь дар у тебя есть. Бабкин дар. У меня – наука ее, а у тебя – сила. Теперь-то видно. Не ту внучку она учила. А может, как она умерла, сила к тебе и перешла. Но я теперь уж думаю: станешь Ведьмой-раганой – будешь великой волхвитой, из всех на свете сильнейшей. Все князья к тебе будут ходить на поклон и совета просить. А кто из них верх над другими возьмет – тебе нужды нет…

Прияна не ответила, но обнаружила, что мысль провести в избушке Ведьмы-раганы всю жизнь не вызывает у нее неприятия. Честолюбивые мечты о том, чтобы сравняться с Эльгой киевской и превзойти ее, развеялись дымом. Ей слышался раскатистый хохот судьбы: они тут строили замыслы великих держав от моря до моря, но стоило лишь попытаться перейти от мечтаний к делу, шагнуть один раз – и судьба показала им, как хрупко само тело человека, как близка к нему смерть и как ловко накидывает петлю на самую гордую шею. Судьба сломала Хакона – мужчину княжеского рода, в расцвете сил, наделенного умом и отвагой, способного повелевать народами – и сломала так же легко, как дитя сминает в кулачке скорлупу яйца малиновки.

А она, Прияна, со всеми ее достоинствами и устремлениями, ничего не смогла сделать. Судьба – гора каменная, и никакая решимость не поможет сломить эту мощь.

Прияна тосковала по Хакону, как будто и правда потеряла мужа. Ей вспоминался его взгляд в тот далекий вечер в Смолянске, ласковый и немного грустный. Теперь казалось, будто она держала в руках слиток золота да выронила. Хакон был самым благородным человеком, какого ей случалось встречать. Имеющий право на столь многое благодаря знатному роду и личным качествам, он хотел лишь одного: исполнить свой долг, сохранить свою честь, не посягая на чужую. Такой хороший человек должен быть награжден богами… Не может быть, чтобы боги не придумали награды для того, кто умер от болезни, хотя достоин самой славной гибели, которую воспели бы сказания!

И Хакон с самого начала знал, что они не могут быть вместе! И объяснил ей, но она, увлеченная мечтами, любовными и честолюбивыми, не хотела верить. В своих помыслах Прияна залетела куда дальше, чем позволяла действительность, и теперь расплачивалась за товар, которого не покупала. Перед глазами стояла та темная нора, лаз на тот свет, и никакой иной дороги Прияна для себя не видела. Тоска, ощущение беспомощности, неудачливости, одиночества до конца дней мучили во сне и наяву.

Это было первое ее взрослое разочарование, и она еще не знала драгоценного свойства человеческой души: поникнув, как трава в непогоду, со временем та вновь расправляется и растет дальше. На коротком жизненном пути юности первая же яма кажется бездной, из которой выхода нет и не будет.