Две жизни

«…Члены комиссии никак не могли понять, как можно осудить за принадлежность к «большевизму» лиц, не принадлежащих к Российской Коммунистической партии большевиков. Пришлось терпеливо приступить к долгим объяснениям, что с точки зрения закона приходится иметь дело с двумя преступными сообществами, из которых одно именует себя Российской Коммунистической партией (большевиков), а другое — Советской властью. Ядро второго сообщества составляют Ленин и другие, но, кроме них, в состав его входят не только партийные коммунисты, но и другие лица, сознательно, а не в силу принуждения или из-за куска хлеба примкнувшие к этому сообществу, причем иногда не в силу каких-либо идейных соображений, а просто потому, что они в порядке борьбы поставили ставку на Советскую власть. Деятельность таких лиц в объективном смысле приносит не меньший вред, и в оценке ее судебная власть не исходит из партийной принадлежности, но лишь разрешает вопрос, поскольку данное лицо является сознательным агентом Советской власти. Для иллюстрации своей мысли я просил членов комиссии ответить, чья деятельность является более преступной: какого-нибудь коммуниста или командующего против нас красными войсками генерала Генерального штаба Самойло».

Этим сладким надеждам Миллера — встретиться со мной еще раз после нашего знакомства в Петербурге, в Николаевском кавалерийском училище и в Главном управлении Генерального штаба, — не суждено было сбыться. Победа 6-й армии под Шенкурском произвела отрезвляющее действие и на Айронсайда, и на все британское правительство, и даже на моего другого хорошего знакомого по Петербургу — британского генерала Нокса.

Летом уже начались разговоры об уводе английских войск с нашего Севера. Марушевский даже внес предложение заставить англичан остаться силой оружия!

Сам Миллер, только что в начале июня утвержденный в своей должности указом «верховного правителя России», развил по поводу ухода англичан необычайно обширную корреспонденцию.

Сначала он просил Черчилля вообще оставить английские войска в Архангельске, потом умолял его оставить их хотя бы на неделю, затем мирился с оставлением только добровольцев, наконец, только запасов. Несговорчивость Черчилля заставила Миллера поочередно просить о поддержке войсками американцев, французов, шведов, сербов, чехословаков, финнов (великодушно обещая им независимость страны!), Эстляндию, донских казаков. Потерпев везде и у всех неудачу, Миллер пошел на уступки оппозиции у себя в Северной области, ввел инспекцию труда, пообещал ряд конституционных мероприятий, амнистию, наконец стал отказываться даже от диктатуры.

Лично я лишь полной растерянностью Миллера объясню, что он забыл обратиться за помощью ко мне как к своему хорошему знакомому, дабы избавить меня от позорной казни через повешение по приговору Добровольского!

Последний удар Миллеру нанес генерал Нокс, телеграфировав в Лондон коротко, но убедительно: «Когда 150 миллионов русских не хотят белых, а хотят красных, бесцельно помогать белым».

«Better late than never»,[92] — сказал я мысленно по адресу Нокса английскими словами русскую поговорку, — мне всегда вы казались неглупым человеком и не только потому, что подарили мне в Петербурге хорошую лондонскую сумку для носки карт».

Положение Северной области действительно было очень тяжелым, особенно продовольственное у населения: плохой урожай, отсутствие помощи от Временного правительства, бывшего на стороне кулаков и прежних владельцев. Паек от «союзников» был мал и выдавался на год. Все издержки по гражданской войне ложились на плечи широких масс.