Две жизни в одной. Книга 1

Странное свойство человеческой души. Чем длиннее становится жизнь, тем острее, яснее желание встретиться со своей юностью, а также с местами, с которыми нас связывали молодые годы. Не имея физической возможности вернуться, стать снова молодым, нас неудержимо влечет в места, где прошли эти годы. Хочется снова пережить жизнь сначала, хоть на мгновение вернуться в юность.

Тридцать лет спустя, в 1983 году, еду в Неклюдово. Металлическая коняга, слегка подпрыгивая вместе с нами на выбоинах, проносится мимо деревенек, церковных строений, обшарпанных временем. Места здешние так и остались между главными магистралями страны. Где-то Большая Волга, АТС — столица атомной энергетики страны, Кимры и...

Жадно вглядываюсь в обочины дорог, в проносящиеся мимо лесные опушки, колхозные поля. Сколько было всего мной перевидано за тридцать лет с той поры, когда прошагивала эти километры. Вроде что- то знакомое? Но память не удержала. За канавами виднеется высокий смешанный лес.

— Знаете, сколько здесь грибов? — говорит инструктор райкома. — Красивые места.

— Знаю. А болота?

— Отступили болота. То ли сами высохли, то ли мелиорация помогла!

— Вот! Прошу еще разочек остановить машину.

— Дорожные знаки, знаки прошлого? — улыбается комсомольский руководитель.

— Да, — сначала задумчиво, затем, охваченная волнением, отвечаю я. — Не может быть! Это та же береза! Как-то во время грозы ее вершина была сломана. И вот две дочерние ветви вымахали, образовав двуствольную крону. Увидишь березу — конец пути. За поворотом — Неклюдово.

Неклюдовская средняя школа оказалась расположенной в самой деревне в двухэтажном здании, специально построенным для учебных целей. Такие же огромные окна, как и в помещичьей усадьбе, только классы побольше. Много новых учителей. Но еще работает Варвара. Директора Ивана Васильевича нет в живых. Рано умер.

Все здесь и то, и не то. Дом бабки Евдокии заколочен. Словно огромный старый серый гриб, еще не сгнивший, но врастающий в землю, своим видом напомнил мне ту темную ночь возвращения с «крестин». Сейчас в деревне есть электрический свет, через реку Пудицу построен новый мост. Проселочная дорога не ахти какая, но рейсовые автобусы иногда доходят. Бывают случаи, что не может проехать все те же семь километров. Тогда люди идут, как в прежние времена, пешком. На дворе 1983 год. В эту самую минуту, когда я пишу эти строчки, меня охватило огромное желание увидеть эти километры спустя пятьдесят семь лет. Тем более, как мне рассказывали, в Неклюдовской школе создан музей, где на видном месте стоит мой трехтомник: «Моя книга-1», «Моя книга-2», «Моя книга-3», то есть я — экспонат не только Музея Салтыкова-Щедрина. Приятно быть при жизни музейным экспонатом, кусочком пусть литературной, но истории. Сожалею только, что тогда, в 1983 году, торопясь на автобус (он ходил только один раз в сутки и не всегда), не походила по улицам деревни, не дождалась Варвару, не заглянула, не потрогала стен того дома, где жила, не прошлась по лесу до бывшего здания школы. Мне тогда было всего пятьдесят два года.

Вернувшись в Кимры в ту маленькую убогую гостиницу, глядела лишь издали на здание Кимрского театра, находящегося тогда в запустении, не предполагая, что здесь со временем возникнет настоящий храм культуры, с прекрасным главным режиссером Олегом Алексеевичем Лавровым, а одной из ведущих драматических актрис будет девочка, которая пришла в мой детский авторский музыкальный театр маленькой толстенькой кубышечкой, дочь тверских врачей. Как говорили ее родители: «Хотели вырастить себе помощницу и смену, а вы сделали из нее актрису». Но Ирина Стародубцева не жалеет об этом.

В одном из магазинчиков я увидела стеклянный матовый колпак для настольной лампы. В мое отсутствие такой колпак на лампе случайно разбила моя бойкая внучка Маша. Именно эта, никому уже не нужная деталь, причем последняя, лежала в маленьком кимрском магазинчике и дожидалась меня, чтобы участвовать в восстановлении тогда уже устаревшей (но не в конструкции) моей настольной лампы. До сих пор эта лампа стоит на кухонном столе более тридцати лет плюс еще двадцать шесть, временами зажигаемая и дающая ресторанный уют моему пищеблоку. А как этот колпак я везла? Примерно так же, как и полуистлевший из бумаги журналый лист, на котором полиграфией XIX века была изображена Мадонна. Его подарил мне старицкий краевед. Я ехала в автобусе, держа двумя руками, почти на весу, свои приобретения. Один раз из Старицы, другой раз — из Кимр. Кстати, тот вековой лист, похожий на тончайшую бумажку, сделанную будто из засохшей ириски, готовый в любой момент, крошась, рассыпаться, один художник замуровал под стекло, предварительно замазав все трещинки. Прекрасный портрет девушки был у меня, потом перекочевал к младшей дочери Тамаре в ее квартиру.

Возможно, кто-то скажет: какие мелочи жизни! Но для меня нет. Это приятные жизненные воспоминания, это история вещей. Это изюмины в белой булке.

Случай или судьба?