Две жизни в одной. Книга 1

Дом 10 на улице Каляева, ныне Симеоновской, сейчас собираются либо сносить, либо перестраивать. Я пыталась попасть в прошлое: побывать в той комнате, где мы жили. Но люди «кавказской национальности» двери не открыли. На Новобежецкой, где мы оказались в 1938 году в частном доме у Парменовых, была та же история! Жена покойного Володи Парменова, младшего сына Парменовых, в дом не впустила. А мне так хотелось ощутить прежнее жилье, посмотреть в то окно, в которое глядели в далеком детстве и мой брат, и Алик Селенис. Что за дикость притаилась в людях? Нас пятерых, двух женщин и троих малолетних детей, в тот довоенный 1938 год взяли на жительство в этот же самый дом их родители. Что стало с людьми? Почему так очерствели души?!

Комната на улице Каляева была странным жилищем. Входная дверь находилась на втором этаже. За дверью — небольшое темное, без окон, помещение с деревянной лестницей. Поднимаешься по ней и через полуовальную дыру-дверь оказываешься в своей комнате, которая находится уже на третьем этаже соседнего дома. Комната длинная, с одним окном. Вдоль стены умещались только наша кровать и кроватка дочери. В углу стол. Отопления никакого. Под деревянной лестницей — полка, на ней — керосинка. На ней готовили пищу. Туалет и вода в соседнем доме, куда открывалась входная дверь. Лену вожу в Затверецкий детский сад — так принято согласно прописке. Жизнь словно в калейдоскопе: день — ночь, ночь — день. А между ними — уроки, уроки... А может быть, эту жизнь сравнить с отрывным календарем? Не отказываюсь ни от какого количества часов, работаю по замене, по совместительству, в основном в мальчиковых школах.

Однажды всей семьей заболели — грипп. Мама Володи не приходит— боиться заразиться. Помочь некому. Приходится мне все делать, превозмогая состояние «не могу». Наверное, осложнение и дало перебои в сердце, тогда еще единичные.

Условия жизни невыносимые, учительские зарплаты — ничтожные. Хорошо, что ребенок в саду на питании. Сами питаемся кое-как, где придется. Я больше на кусках, всухомятку. Нам по 27 лет. На мою беду, во мне зародился ребенок. Накануне операции вижу сон: две девочки в разных концах дивана. Слева сидит кругленькая, розовощекая. Справа — маленькая, сжавшаяся в комочек. И слышу ее голос: «Лена будет жить. А ты меня убить хочешь?» Всю жизнь, как камень, несу этот грех в себе.

1957 год был настолько физически трагичным, что не хочется о нем писать. А воспоминания все несут и несут меня дальше.

Мама живет в Ленинграде. После всех мытарств лежит в больнице. Феликс собирается оставить Калинин и тоже вернуться в родной город. Срочно ищем обмен, чтобы соединить восьмиметровую комнату в Затверечье примерно с такой же комнатой на улице Каляева. Наконец находим. Адрес: улица Правды (Новоторжская), дом 61, квартира 7. В самом центре города. Первый этаж, окнами во двор. Под нами жилой глубокий подвал, где обитают Маруся с пьяницей Мишкой, по прозвищу Подвальный.

Наступил 1958 год.

Жить по правде хорошо, а на Правде — лучше

У нас две комнаты с высокими потолками, с большими старинными окнами. Комнаты разделены белой, прекрасно сохранившейся двухстворчатой дверью и такой же белоснежной изразцовой печью с душником, выводящим после топки в помещение тепло. Но часто по окрашенным масляной краской синим стенам стекают выпотевающие капли конденсата. Дом очень старый — памятник архитектуры XIX века.

В комнатах деревянные полы, покрытые толстым, плотным, шоколадного цвета дореволюционным линолеумом на тканевой льняной основе. Я натираю его восковой мастикой, как паркет. Полы блестят, отражают стулья в чехлах, сшитых из белой ткани. Словно на картине «Ленин в Смольном». Чехлы на стульях не для сохранения дорогих обшивок сидений. Они для того, чтобы не было видно их изношенной рвани. Многие нам достались от жилконторы, которая располагалась в этом помещении ранее. Потому и стены синего цвета.

На общей кухне еще две семьи. Одна комната — переселенческая, и жильцы периодически меняются. Под лестницей, ведущей на второй этаж, туалет, пусть каменный, холодный, но с канализацией. Наконец-то в нашей жизни появилась вода не из Тверцы, доставляемая в ведрах на собственных плечах с помощью коромысла, не из соседнего подъезда, а из своего кухонного водопровода. Старая чугунная (когда-то эмалированная) раковина не пугает своим видом.

На большой кухне большой стол, на нем керогаз. Затем появилась газовая плита. Баллонный газ покупаем совместно с соседями. Они, особенно из переселенцев, следят за тем, кто и сколько сжигает голубого топлива. Оговаривают тех, кто забыл выключить газ под кипящим чайником. Конфорки для чистки закреплены за жильцами. Электросчетчик тоже общий. Но по оплате за потребляемую электроэнергию не возникает никаких проблем. Стоит электричество копейки.

Из коммунальной квартиры два выхода. Одна дверь — парадная, на улицу Правды (ныне Новоторжская), другая, задняя, — во двор.