Две жизни

Узкая комната. В торце окно. Занавески. Кровать уже постелена. Белоснежные простыни. У окна письменный стол с лампой.

— Вот, Боря, ваше пристанище. В этом шкафу я левую сторону освободила для ваших вещей. Впрочем, я вижу, вам пока и класть туда нечего. Комната ваша теплая. Видите, печка одной стороной к вам выходит. Кстати, у нас принято, чтобы дрова обеспечивал военный постоялец. Это вам Иван Михайлович объяснит и сам все организует. Пойдемте, я вас с географией дома познакомлю и своих домочадцев представлю.

Знакомство с географией заняло не очень много времени.

— А это — общая комната, гостиная по- старому. Видите, книжные шкафы. Все книги в вашем распоряжении. Читайте, если что приглянется. Пианино старенькое. Вы не играете?

— Нет, Ирина Петровна.

— А Ольга моя музицирует. Они с отцом наверху, в своих комнатах. У нас на английский манер, спальни на втором этаже. Вот в углу лестница. Сейчас позову. Николай Степанович! Оля! Спускайтесь, у нас гость.

С лестницы быстро сбежал низенький, на голову ниже Ирины Петровны. Седые волосы растрепаны, калининская бородка клинышком, очки. Бумазейная рубашка апаш, брюки на подтяжках. За ним, не спеша, девушка в стеганом домашнем халате. Большие глаза на худеньком лице с жадным любопытством смотрели на Бориса.

— Вот, Николай Степанович, рекомендую, это Борис Александрович Великанов. Человек интеллигентный, в университете учился. Хоть теперь, как видишь, в чинах, лейтенант уже, но не возражает, чтобы его звали просто по имени.

Руку Николай Степанович пожал крепко, но как-то слишком быстро. Схватил и сразу выпустил.

— Очень рад, молодой человек. Вы случаем не охотник? А то весной в апреле со мной на тетеревов прошу. Тетеревиный ток — зрелище божественное. И дичь по нынешним временам очень кстати бывает.

— Нет, Николай Степанович, никогда не охотился, но с удовольствием попробую.

— А это, Борис, наша Оля. В прошлом году школу кончила, теперь в здешнем клубе библиотекарша.

Ладонь узкая, вкрадчивая. Голос после звонкого дисканта Николая Степановича кажется приглушенным.

Ольга:

— Вы, Борис Александрович, танцуете? Я люблю, а одной ходить на танцы неприлично.

— Оля, как не стыдно, в первый раз человека увидела и сразу напрашиваешься на танцы. Вы, Боря, не обращайте внимания. Провинциальное воспитание.

— Что вы, Ирина Петровна, мне даже приятно. Конечно, если время позволит. Спасибо, Оля. Не очень хорошо, но танцую. Только не зовите меня по отчеству. А скажите, библиотека у вас хорошая?

Николай Степанович не дал Оле ответить.

— Не просто хорошая, а уникальная. Еще в начале революции удалось спасти несколько библиотек помещичьих усадеб. Есть библиографические редкости. Много французских и немецких книг. Вы по-французски можете?

— Нет, я по-немецки.

Борис долго не мог заснуть. Как быстро все изменилось. Кажется, еще вчера бесконечная, однообразная, выматывающая страда курсантской жизни. Марш-броски на десятки километров с полной выкладкой и с половиной «Максима» за плечами, разборка и сборка пулеметного замка вслепую до полного автоматизма, ночные тревоги и "прочесывание местности с целью обнаружения воздушного десанта противника", одуряющие политзанятия с одними и теми же штампованными фразами. Страшные слова сталинского приказа № 28, прочитанного перед строем всего училища жарким июльским летом. Борис до сих пор помнит: "Советские люди с презрением говорят о бойцах и командирах Красной Армии". Страшнее всего, конечно, о заградотрядах. И вот теперь здесь. Отдельная комната, чистая кровать. Завтра после слов: "Взвод сдал!", "Взвод принял!" он становится самым главным человеком для сорока солдат. Комроты вроде мужик ничего. И с Кротовым можно жить. Олечка эта вполне симпатична. Ну что ж, потанцуем.

Глава VIII. СЕРГЕЙ

1.

— Сережа, тебя твой закадычный к телефону. Давно не звонил. Просить что-нибудь будет, с пенсии не разгуляешься.

Валентина Григорьевна не любила Великанова. Сергей Иванович подозревал — просто ревнует. К бабам не ревнует, вернее не ревновала, теперь и поводов нет. Понимала, мужику время от времени необходимо самоутвердиться. А к Борису ревнует. Он в жизни Сергея Ивановича занимает особое, для нее закрытое место.

— Привет, Борис Александрович! Рад слышать.

— Слушай, Сергей, я пустых разговоров, бессмысленных вопросов не люблю, я сразу к делу. Ты дня три-четыре себе освободить можешь?

— Смотря для чего. Трудно, конечно, но если очень нужно — смогу.

— В том-то и штука, что совсем не нужно. То есть ни для какого дела не нужно. Я, как тебе известно, пенсионер, дел в общепринятом смысле этого слова не имею. Года полтора назад я у тебя в гостях на даче почти месяц номенклатурной роскошью наслаждался. Теперь хочу тебя к себе пригласить. У меня дачи нет, но есть ученики. Ты когда-нибудь в Пущино был? Академический биологический центр.

— Не был, конечно.